– Поешь, и поедем на Иниш-Вик-Ивлин. Поживем там несколько дней, будут нам кролики, тюлени – и, наверно, кто-нибудь из тамошних женщин тоже составит нам компанию, – сказал он. – Ну давай, не тяни.

Я слышал немало голосов, которые предлагали мне и более странные вещи. Не так уж непривычно для меня было проводить время в компании молодых женщин, особенно если в их числе та, что в то время была мне дороже всех женщин Ирландии. Я быстро собрался и приготовился; когда подошел к причалу, все меня уже ждали. День был чудесный, и мы плыли без приключений, пока не достигли острова на западе. Там жила большая семья – дети уже выросли, и все обитавшие на Камне выбрались на берег гавани. В тот день можно было подумать, будто этот остров – Тир на нОг[97].

Когда мы добрались до дома, для нас там все уже приготовили, что только можно, поскольку хозяева давно заметили лодку на подходе. Диармад в ту минуту так повеселел, что сорвал с себя шляпу и кинулся за стол в таком настроении, будто достиг рая. Поев, мы отправились на охоту, и вся молодежь, что жила на Камне, пошла за компанию с нами – и парни, и девушки. День выдался чудный. Кролики бежали впереди нас, собаки – за ними; псам удалось схватить только одного, а двое других унесли ноги. Правду сказать, я провел почти все время после обеда в обществе девушек, и это сказалось: охота у меня не задалась.

В лодке нас было шестеро. Четверо сидели друг напротив друга. Со мной вместе на охоте из наших не оказалось никого, только парни и девушки с острова; и когда они добыли для меня дюжину кроликов, сказали:

– Пойдем домой, хватит с тебя на сегодня. Завтра мы тебе еще полные силки наловим.

Так я и сделал. В общем, мне было все равно, поскольку я почти не сомневался, что Диармад не станет сильно на меня сердиться. Мы едва покончили с едой, когда в дом вошли трое остальных – с богатой добычей. Их пригласили к столу, и аппетит у них был отменный, потому что охота и рыбалка очень хорошо его пробуждают. В доме на полу лежали охапки папоротника, и когда мы набили животы, растянулись навзничь прямо на них.

Только мы легли, как вошли Диармад и Керри – напарник дяди на охоте в этот день, и от Керри вообще ничего не было видно, кроме глаз, – столько на нем висело убитых кроликов. Но с трудом верилось, что с ним все тот же Диармад Солнце – такой он оказался чумазый, запачканный, оттого что сам лазил туда-сюда по всем норам, извлекая оттуда кроликов, в то время как Керри охотился с хорьком.

– Молодчина, дядюшка! – сказал я. – Честное слово, вот ты настоящий охотник, не то что я! У меня с самого утра всего дюжина кроликов.

Пока я все это говорил, он повернулся ко мне.

– Мария, матерь Божья! Да я прекрасно понял, что тебе попадется немного кроликов, – с той самой минуты, как увидел тебя в это утро в обществе юных девушек.

– Он добыл всего дюжину, – сказал один из парней, который хотел повеселиться за мой счет.

– Да, в самом деле мало, но ему еще повезло, – сказал Диармад. – Хорошо бы он сумел поймать вдобавок к ним еще хоть одного – для твоих славных сестер, – сказал Диармад, все еще смывая с себя грязь, прежде чем подойти к столу с едой.

Что там кролики – в тот день мне бы хотелось иметь такие прекрасные зубы, как были у Диармада, когда он принимался за еду. Даже через дверь был слышен хруст, с которым он разгрызал бараньи и кроличьи кости.

– Спой мне песню или еще что-нибудь, – сказал он, – пока я буду есть.

– Может, мне еще станцевать, пока ты доедаешь? – ответил я.

– Иди ты к дьяволу с такими шутками, – сказал он. – Спой лучше «День святого Патрика»[98].

Конечно, я не мог ему отказать. Кроме того, я хорошо знал, что кое-кто может начать отпускать шутки и, наверно, вся ночь пройдет, прежде чем любой певец в этом доме сможет хоть что-нибудь исполнить, а их было кроме меня еще двое: один – Керри, а другой – мой дядя Томас.

Я начал свою песню спокойно, мягко, нежно, и мне было так удобно петь, вытянувшись на спине и зарывшись в сухой теплый папоротник, откуда видно только мою голову, что я завершил песню, как раз когда дядя покончил со своей едой.

– Ну и порадовал ты меня, – сказал Диармад, вставая из-за стола, изо всех сил тряся мою руку.

Он отправился в другую комнату, где сидела хозяйка дома вместе с пятью дочерями. Как я уже упоминал в этой рукописи, ни в одном доме Ирландии не нашлось бы матери и пяти дочерей, что превзошли бы их красотой.

Юность прекрасна. Нет ничего столь же упоительного. В те мгновения я был уверен, что не было на всей земле ирландской ни лорда, ни графа счастливее меня. Не существовало для меня ни бед, ни тревог, ни печалей; я просто лежал, вытянувшись на ложе вроде того, какое было, наверно, у Диармайда О’Дывне, когда он бежал от преследования вместе с Грайне[99], – из зеленого камыша и тростника. Я был в чу́дной компании на морском острове; напротив меня, в другой части дома, собралась стайка юных девушек, и я не понимал, с небес, из другого мира или из этого доносятся их прекрасные голоса, и не знал, какой из них лучше.

Хозяйка дома тем временем стала курить табак. Набила свою трубку и протянула ее Диармаду. (Он изо всех сил затягивался из чужих трубок, но никто никогда не выпустил ни облачка из его собственной, потому что у Диармада ее просто не было.) Он не сидел на полу без дела, а принялся организовывать певцов. Когда каждый спел по песне, Диармад устроил танцы.

– Что-то ты уже давно молча валяешься, – обратился он ко мне. – Поднимайся да спляши мне разок. Выводи кого-то вон из тех замечательных девушек. Пусть кто-нибудь для них сыграет.

Отказывать ему с моей стороны было не дело, ведь он мог взбеситься, и тогда бы у всего дома испортилось настроение. Хозяйка начала напевать ритм, а лучше ее в этом деле женщины не было. Я, конечно же, выскочил вперед и позвал старшего сына хозяев, который к тому времени уже вырос. Мы сплясали рил[100].