Вечером в штабе дивизии была встреча с делегатами-земляками. Узнав, что приехали из дома, в штаб дивизии то и дело приходили командиры, спрашивая новости и письма.

– Ну, рассказывайте все по порядку, – попросил полковник Гришин Мазурина, когда немного улеглась суета встречи.

– Так, с чего начинать… Туда добрались благополучно. Двадцать восьмого выехали, а первого февраля были уже дома. На дорогах заносы, то и дело приходилось толкать машину.

– А как Москва? – перебил его Гришин.

– Чувствуется настороженность во всем. Противотанковые ежи на улицах, следы бомб, но больших разрушений я не видел. Утром второго были уже в нашем обкоме, все четверо. Принимал нас сам товарищ Родионов – привет вам от него. Вошел в кабинет – ковры на полу, и как-то странно было видеть это после фронта, – улыбнулся Мазурин. – Встретил нас хорошо, с каждым за руку поздоровался, на стулья посадил. Я сказал, что командование нашей дивизии рапортует о делах, о подвигах, передал от вас привет, конечно. В кабинете было еще несколько человек обкомовских. Михаил Иванович зачитал им наш рапорт, потом о вас стал расспрашивать, о Канцедале. Потом предложил побывать в коллективах, рассказал, как много город делает для фронта: сормовичи – танки, самолеты, орудия, автозавод – «катюши». Даже папиросная фабрика переключилась на изготовление мин – начиняет их порохом. Люди, Иван Тихонович, сутками в цехах, народ трудится добросовестно. Я сказал, что кроме рапорта привез несколько статей для газеты. Родионов тут же позвонил Камчатову, редактору «Горьковской коммуны», спросил, сумеют ли они в газете дать целую страницу о нашей дивизии. После беседы Михаил Иванович угостил нас чаем, он вообще человек обаятельный. Как-то быстро располагает к себе.

Полковник Гришин вздохнул, задумавшись. Родионова он знал хорошо несколько лет, все заботы военных он всегда воспринимал как главнейшие в городе, а в снаряжении дивизии на фронт принимал такое живейшее участие, как будто сам должен был в ней воевать.

– В редакцию пришли, – продолжал Мазурин, – там сразу аврал, срочно начали номер готовить. Да, я ведь его показать-то вам забыл! – Мазурин вытащил из планшетки пачку газет, развернул одну. – Вот наш рапорт городу, моя статья, а это – Коваленко написал.

– Даже фотографию вашу дали, – удивился Канцедал.

На снимке в центре номера были Мазурин, адъютант комдива Мельниченко, политрук Оленин и шофер сержант Катушев.

– Еще в одном номере должна быть моя статья о дивизии, обещали прислать на днях, – сказал Мазурин.

– А на каких заводах были? Как там вообще в тылу настроение? – спросил Канцедал.

– Я был в Канавине на кожзаводе, это за «Двигателем революции», ремни там делают, портупеи. Настолько трогательная была встреча… Слушали все исключительно внимательно, жадно даже. Когда стал рассказывать о зверствах немцев, то многие плакали, потом кричали все: «Смерть палачам!» Я от них еще больший заряд ненависти получил. Многие нас спрашивали о мужьях, как воюют, но мы ведь мало кого знаем… Подарили нам новые ремни и голички хромовые. Были и в обкоме комсомола, Кудряшов собрал всех своих работников, выступали. Особенно всех их интересовало, как воюют комсомольцы. И так – каждый день: встречи, разъезды, беседы.

– Иван Тихонович, посмотри, – удивился Канцедал, взглянув на объявление на четвертой странице газеты, – все кинотеатры работают. В «Паласе» «Александр Невский» идет, как будто и войны нет. Неужели где-то в кино люди ходят?

– И мы ходили, в «Прогресс». Все там, как до войны. Только в середине сеанса зажгли свет, и патрули стали проверять документы. Идет обычная тыловая жизнь, – сказал Мазурин. – И кино, и театры, и даже филармония работает. Хотя, конечно, чувствуется, что война: то и дело на площадях попадаются прожектора, а то и зенитки.

– И в Горьком налеты были? – спросил Гришин.

– При нас два раза, – сказал Мазурин. – Но, конечно, не такие, как на фронте.

– В ноябре часто летали, а теперь раз в неделю, а то и реже, – вступила в разговор Вера Глебовна.

Мазурин отметил про себя, как они похожи с Иваном Тихоновичем. Такая же ладная, сбитая. Удивительно длинная и красивая коса.

– Как у вас там со снабжением? – спросил жену Гришин.

– Конечно, не так, как до войны, но жить можно. На рынке все дорого: мясо – сто сорок рублей, молоко – двадцать.

– Я тебя не спросил: как ты в состав делегации сумела попасть? – спросил ее Иван Тихонович.

– Это Лизы Туркиной инициатива, но все официально, через горвоенкомат.

Своему адъютанту Ивану Мельниченко, который тоже ездил в Горький, поскольку у него со дня на день должна была родить жена, Гришин строго-настрого приказал ни в коем случае не брать с собой на фронт Веру Глебовну, как бы ни просилась. Но она все же сумела убедить секретаря обкома партии Родионова в необходимости этой поездки.

Догадавшись, что Гришиным надо поговорить и о своих домашних делах, Мазурин оставил их и подошел к редактору дивизионной газеты Васильеву, сидевшему в штабе за соседним столом.

– Ну, Дмитрий Михайлович, теперь у нас настоящая газета будет. Своя материальная база – автомашина, печатная машина, шрифт.

– И как же ты сумел все это выбить? – удивился Васильев.

– Товарищ Родионов помог. Да и я же – старый газетчик. Представляете, пришел к себе в редакцию – как налетели все, расспрашивали да расспрашивали, как будто и газет не читают.

– Хорошо, значит, дома… – позавидовал Васильев.

– Конечно, как в другом мире. Патефон, шампанское, занавески на окнах – так отвык от всего этого.

– А ты же говорил, что у тебя жена с сыном где-то под Москвой сейчас.

– Да, вот заехать не получилось, надо было двигаться строго по маршруту. А дома я был – у сестры жены. Если бы Вязники стояли далеко в стороне от маршрута, я бы к вашим не сумел заехать.

Мазурин уже рассказывал Васильеву подробно, как он со всей делегацией на обратном пути побывал у него дома, также подробно пришлось рассказывать об их семьях и Канцедалу, Бабуру, куда он отвозил письма и гостинцы. После этих рассказов он почувствовал, что стал как-то ближе к Канцедалу, в неофициальной обстановке тот не был таким суровым и недоступным. До этой поездки в Горький Мазурину как-то и в голову не приходило, что у всех командиров дома остались жены и дети, что каждый из них – муж и отец.

Разговор за столом давно стал общим, делегаты подробно рассказывали о жизни в тылу, фронтовики вспоминали минувшие бои – для них это был редкий повод собраться за столом всем вместе, хотя бы немного забыть о войне и смерти. Но все равно все разговоры так или иначе сводились к войне.

– Товарищ полковник, – спросил Гришина один из делегатов, рабочий с «Красного Сормова», – нам бы передовую завтра посмотреть, своими глазами увидеть войну.

Гришин взглянул на часы, было уже за полночь.