Герберт Генри Асквит и в поздние годы, убеленный сединами, выглядел весьма импозантно. Его легко было вообразить сенатором Древнего Рима, недаром многие карикатуристы любили изображать его в тоге. Он был полноват, но крепко скроен, хотя, кроме гольфа, никакими другими физическими упражнениями не занимался. Однажды неистовая Марго поторопила его: «Если мы сейчас не побежим, то опоздаем на поезд», — на что он спокойно ответил: «Ну уж нет, только не бег. Я в этом не силен».

Сдержанный, невозмутимый на публике, он производил впечатление очень надежного деятеля, но в частной жизни, когда Генри переставал следить за собой, ему случалось быть и порывистым. Он потворствовал своим слабостям — пристрастию к крепким напиткам, хорошей еде, любил поиграть в бридж, даже больше, чем в гольф, или провести время в обществе хорошенькой женщины.

Асквит охотно соглашался идти с Черчиллем на любые светские мероприятия, но Черчиллю никогда не удавалось убедить Асквита почитать что-то, имеющее отношение к государственным вопросам. Генри был весьма сдержанным в выражениях, когда беседовал с Уинстоном, но — в отличие от Марго — был рад, что Вайолет подружилась с молодым политиком. И всегда терпеливо выслушивал ее полные восхищения пересказы того, о чем они беседовали накануне. Как-то она сказала, что Черчилль «гений», на что Асквит засмеялся и ответил: «Да, Уинстон, несомненно, согласился бы с тобой».

Но он понимал причины энтузиазма дочери и даже разделял его. Было в Черчилле что-то такое, что напоминало ему собственные молодые годы и собственные честолюбивые планы. Будучи молодым юристом, он провел немало лет, дожидаясь момента продвижения, и все еще помнил болезненные огорчения тех лет, когда его незаслуженно обходили. Друзьям он доверительно говорил: «Те, кто не пережил этого сам, не в состоянии понять, насколько угнетают, парализуют волю все эти отложенные планы, сколько энергии тратится впустую при топтании на месте». Многие его коллеги действительно этого не осознавали и, так же как и газетчики, недоумевали: куда торопится Черчилль?! Асквит знал, куда и почему, и сочувствовал молодому политику.

Уинстон не только принимал обожание Вайолет, но волей-неволей использовал ее чувства, чтобы повлиять на ее отца. Генри ничего не имел против замужества дочери с новым героем. Но с точки зрения Уинстона вопрос, насколько он выиграет, став зятем Асквита, оставался сомнительным. Либералов не привлекала идея создать что-то вроде второго «отеля Сесила» и раздавать лакомые доходные места родственникам, вот почему женитьба на Вайолет вместо того, чтобы помочь продвижению, могла затормозить его.

Однако либералы видели в Асквите наиболее подходящую кандидатуру на пост очередного премьер-министра. В июне 1907 года Черчилль и его сторонники надеялись, что замена должна вот-вот произойти. У Кэмпбелл-Баннермана в этом месяце случился серьезный сердечный приступ, второй за девять последних месяцев. Врачи сделали все, чтобы помочь ему встать на ноги и возобновить работу, но требовали снизить нагрузки, поскольку состояние здоровья все равно внушало опасения. Очень многие беспокоились, что он не сможет заниматься делами с полной отдачей. И если бы Си-Би вдруг написал прошение об отставке или внезапно умер, то его место, несомненно, занял бы Асквит. Черчилль высказывался на эту тему совершенно недвусмысленно: «Асквит должен стать наследником: и я уверен, что никто не справится с этими обязанностями лучше — его можно смело сравнивать с сэром Робертом Пилом[24].

Но чем оборачивались для Черчилля грядущие и неизбежные перестановки в кабинете министров — вот в чем вопрос? Его шансы были неплохи — будущий премьер-министр отзывался о нем весьма высоко, а его дочь восхищалась им. И пока что, наверное, следовало не торопиться с женитьбой, а подождать, что произойдет, когда начнут формировать следующее правительство. То, что он вызывает симпатию Аскита, — было и великой удачей и большой неудачей. Это могло сыграть ему на руку в продвижении наверх, но могло и навредить — с ним бы стали обращаться как со своим родственником. Все могло повернуться таким образом, что ему пришлось бы дорого за это заплатить. Эти переживания сплелись в такой тугой узел, где соединились и высокие ожидания, и тайные опасения. Сложная жизнь семейства Асквитов чем-то напоминала трагикомедию времен королевы Елизаветы, где за внешним благополучием скрывались темные подводные течения.

Благодаря Вайолет, Уинстон мог войти в личную жизнь семейства, но шагать там следовало с большой осторожностью.

Весной 1907 года стали распространяться слухи, которые приписывали Черчиллю романтические отношения с молодой женщиной. Но это была не Вайолет. 27 апреля редакторы газет «Дейли Мейл» и «Манчестер Кроникл» написали Черчиллю, попросив подтвердить или опровергнуть слухи о том, что он намеревается обручиться с мисс Элен Бота. Черчилль ответил отрицательно. Но другие газеты подцепили новость, что дало его недругам возможность поиронизировать над ним. Вполне возможно, что именно они запустили эту утку.

Для тех консерваторов, которых возмущало, как оценил, а точнее принизил деятельность лорда Милнера в Южной Африке, не было ничего забавнее, чем идея обручения Уинстона с дочерью генерала Луиса Боты, бывшего бурского командира, умело сражавшегося против британцев в 1899–1902 гг.

Луис Бота вместе с дочерью и другими родственниками прибыл в Лондон на конференцию всех премьер-министров империи. Благодаря тому, что Трансвааль получил автономию, там прошли выборы, в результате которых премьер-министром стал Бота. И теперь он наслаждался уважением, которое ему выказывали те самые люди, которые не так давно мечтали убить его. Газетчики поражались, что его дочь, прибывшая из столь отдаленной колонии, оказалась не только привлекательной, хорошо одетой, но и достаточно образованной девушкой. Они описывали ее чудесные волосы, покрой платья цвета «розового коралла», восхищались ее отличным английским так, словно это была какая-то диковинка для бурской девушки. Черчилль принимал участие в организации конференции, и несколько раз виделся с ней, но не более того.

Для ожесточенных тори теплый прием, который оказывали Боте Черчилль и другие либералы — было все равно, что сыпать соль на раны. Они относились и к Боте, и к Черчиллю, как к предателям, стоившим друг друга. И нельзя было сильнее уколоть и того и другого, пустив слух, что Уинстон намеревается жениться на полудикарке — дочери человека, пролившего немало британской крови. Тори просто исходили желчью, пытаясь выставить Черчилля зятем ничтожного Боты. (При этом критиканы не подозревали, что предводителем отряда, взявшего Черчилля в плен в ноябре 1899 г., был именно генерал Бота.)

Слухи действительно задевали Черчилля — он выступал в роли незадачливого холостяка, который не смог найти себе пару получше, чем девушка из отдаленной колонии, оказавшаяся проездом в Лондоне. Весть достигла и ушей Мюриэль Уинстон, и она не могла отказать себе в удовольствии подразнить Уинстона. Она знала доподлинно, что все это чистой воды выдумка, и вряд ли Черчилль способен жениться на провинциальной девице, которую он почти не знает, но ей нравилось выводить его из себя.