Я счастлив, ваша светлость. (Санчо.) Если ты, вечный олух и шут гороховый, осрамишь еще раз меня, я отрублю тебе голову!

Санчо. Я сделал что-нибудь не так, сеньор? Обещаю впредь держать себя самым приличным образом, и если выйдет какая-нибудь промашка, то уж, во всяком случае, не я буду виноват.

Дон Кихот. Молчи.

Герцог. Прошу вас, рыцарь, в эту комнату — умыться с дороги.

Герцогиня уходит.

Санчо, помоги своему господину.

Санчо. После вас, ваша светлость. (Обращается к дуэнье Родригес.) Ваша милость, там у ворот остался мой ослик. Велите его отвести в конюшню, а еще лучше — сделайте это сами, я никому его не доверяю. Только имейте в виду, что он очень пуглив.

Родригес. Вы с ума сошли!

Санчо. Я? Нет. Мой господин рассказывал мне, что за рыцарем Лансаротом ухаживали сеньоры, а дуэньи — за его конем. Правда, я приехал на осле, но, ей-богу, он стоит любого коня!

Родригес. Вот напасть! К нам в замок на осле приехал другой осел! Я, дуэнья Родригес, поведу осла в конюшню? Вот вам за это! (Показывает Санчо фигу.)

Санчо. Ах так? Очень хорошо. (Дон Кихоту.) Погодите, сеньор, не уходите. (Тихо.) Вот эта старушка сейчас мне фигу показала.

Дон Кихот. Ты лжешь, негодяй!

Санчо. Я сказал правду, сеньор. Как прикажете мне быть: оставить эту обиду без ответа?

Дон Кихот. Ты поклялся с меня голову снять, разбойник?

Герцог. Что такое, сеньор Дон Кихот?

Дон Кихот. Ах, ваша светлость, не слушайте его!

Санчо. Нет, как же не слушать? (Герцогу.) Фигу мне показала.

Герцог. Родригес? Да, у нее скверный характер. Ну что же, покажите такую же ей.

Санчо. Конечно, потому что мне обидно.

Дон Кихот. Ваша светлость!..

Герцог. Ничего, ничего, пойдемте умываться, сеньор Дон Кихот. (Уходит с Дон Кихотом.)

Санчо (Родригес). Вот вам от меня такая же.

Родригес. Ах... Ах... Ах... (Убегает.)

Санчо уходит вслед за Дон Кихотом. Музыка. Свита подает вино. Через несколько времени возвращаются Дон Кихот, Герцогиня, Герцог и садятся за стол. Санчо становится возле кресла Дон Кихота. Входит Духовник Герцога, садится поодаль.

Герцогиня. Скажите нам, Дон Кихот, давно ли вы имели известия от прелестной очарованной Дульсинеи Тобосской?

Дон Кихот. Ах, светлейшая сеньора, мои несчастья бесконечны! Я победил уже не одного гиганта и всех их посылал к ней для коленопреклонения, но они не могут разыскать ее, так как злые волшебные силы превратили ее в простую безобразную крестьянку.

Герцог. Это печально.

Духовник. Что я слышу? (Герцогу.) Ваша светлость, а ведь вам придется за это дать ответ на Страшном суде. Вы, к общему соблазну, поощряете этих двух сумасшедших? (Дон Кихоту.) А вы? Как могли вы вбить себе в голову, что вы странствующий рыцарь, побеждающий гигантов и берущий их в плен? Перестаньте шататься по свету, глотая ветер и служа посмешищем добрых людей! Бросьте ваши безумства, вернитесь в свой дом, учите ваших детей, если они у вас есть, заботьтесь о хозяйстве! Где в Испании вы видели странствующих рыцарей, гигантов и очарованных принцесс? Где все эти нелепости, которыми вы смешите людей?

Герцог. Погодите, святой отец!

Герцогиня. Святой отец, я умоляю вас!

Дон Кихот. Нет, ваша светлость, разрешите ответить мне! (Духовнику.) Имейте в виду, что только то, что я нахожусь в гостях у герцога, да еще ваш сан — сдерживают мою ярость, иначе вам пришлось бы плохо. Ну что же, я буду сражаться с вами вашим оружием — языком. Скажите мне, за какое именно из моих безумств вы осуждаете меня больше всего и приказываете мне учить детей, которых у меня никогда не было? Вы считаете, что человек, странствующий по свету не в поисках наслаждений, а в поисках терний, безумен и праздно тратит время? Люди выбирают разные пути. Один, спотыкаясь, карабкается по дороге тщеславия, другой ползет по тропе унизительной лести, иные пробираются по дороге лицемерия и обмана. Иду ли я по одной из этих дорог? Нет! Я иду по крутой дороге рыцарства и презираю земные блага, но не честь! За кого я мстил, вступая в бой с гигантами, которые вас так раздражили? Я заступался за слабых, обиженных сильными. Если я видел где-нибудь зло, я шел на смертельную схватку, чтобы побить чудовищ злобы и преступлений! Вы их не видите нигде? У вас плохое зрение, святой отец! Моя цель светла — всем сделать добро и никому не причинить зла. И за это я, по-вашему, заслуживаю порицания? Если бы меня сочли сумасшедшим рыцари, я был бы оскорблен до глубины души, но ваши слова я не ставлю ни в грош, они мне кажутся смешными!

Санчо. Прекрасно сказано, клянусь губернаторством, которое завоюет мне мой господин!

Духовник (Санчо). Опомнись, жалкий безумец! О каком губернаторстве мечтаешь ты, темный невежда?

Санчо (тихо, Дон Кихоту). Сеньор, он обругал меня.

Герцог. О нет, нет, тут уж вы ошибаетесь, святой отец! Тут же, при всех, я объявляю, что назначаю оруженосца Санчо Панса губернатором острова Баратария, входящего в мои владения.

Герцогиня. Я восхищена вашим поступком, герцог!

Санчо (Духовнику). Вот вам и темный невежда! Ах, как жаль, что нет ее здесь, моей жены Хуаны Тересы, она окоченела бы от радости!

Дон Кихот. Благодари, Санчо, светлейшего герцога за то, что наконец исполнились твои заветные мечтания.

Духовник. Ваша светлость, теперь я вижу, что вы проявляете такое же безрассудство, как и они сами! Но так как не в моей власти изменить ваши поступки, а порицать их бесплодно я не намерен, я ухожу! (Уходит.)

Герцогиня (Дон Кихоту). Вы хорошо ответили духовному отцу, сеньор! Все видят, что гнев его был безрассуден.

Герцог. Истинно так. Отправляйтесь же, Санчо, на остров, жители которого ждут вас, как майского дождя.

Дон Кихот. Разрешите мне, ваша светлость, дать ему несколько наставлений, чтобы в новом своем высоком положении он мог бы уберечься от ложных шагов.

Герцог. Это очень хорошая мысль, сеньор.

Герцогиня. Мы удаляемся и оставляем вас наедине.

Уходят все, кроме Дон Кихота и Санчо.

Дон Кихот. Слушай меня, Санчо, внимательно. Я взволнован, душа моя потрясена! Ты внезапно получил то, для получения чего иной тратит неимоверные усилия и, гонимый честолюбием или алчностью, прибегает ко всяким, порой нечистым средствам и, бывает, все же не добивается своего. Это я сказал тебе для того, чтобы счастье, свалившееся на тебя, ты не приписывал бы собственным заслугам, чтобы ты не надувался, как лягушка, и избежал бы насмешек над собой,