ствол дерева или тело хищного зверя, изогнувшегося во время прыжка. К струнам хотелось прикоснуться даже Мериде, хотя она могла сыграть только пару простеньких танцевальных мелодий, которым давным-давно научилась по настоянию матери.

В остальном жилище было обставлено очень просто, но уютно и с любовью. Стены были увешаны резными ложками, вроде той, что Брионн съел на Рождество, а всё, что можно было покрасить, пестрило яркими цветами. На земляном полу были нарисованы узоры в виде спиралей, напоминавшие те, что были на камне возле Чудотворного колодца; Ферадах и Мерида ступали очень аккуратно, чтобы их не задеть. Через окно был виден задний двор, где кучка малышей возилась с собакой и – Мериде пришлось даже прищуриться, чтобы убедиться, что ей не кажется – поросёнком.

– Могу ли я предложить принцессе угощение? – спросил Ценнедиг, хитро прищурившись.

Странно, но он совсем не робел от присутствия в своём доме королевской особы. А ещё он не обращался к ней прямо, что говорило о том, что он неплохо разбирался в правилах поведения в высшем обществе. Этот человек не всегда жил в деревне, поняла Мерида. Он бывал при дворе.

– Принцесса обожает ягоды, – ответил Ферадах.

– Как мудра принцесса, – улыбнулся Ценнедиг, – учитывая, что у меня в саду их полным-полно. Вы не против побыть здесь, пока я их соберу?

– Мы подождём, – кивнул Ферадах.

Как только Ценнедиг вышел, Мерида прошептала:

– Принцессе нет никакого дела до ягод.

– Знаю, – сказал Ферадах. – Нужно было спровадить его из дома. Взгляни ещё раз на арфу.

Он указал на нижнюю часть инструмента. Мерида собрала юбку и опустилась на колени, но уже догадывалась, что увидит. Конечно, на основании обнаружился отпечаток руки.

– Быстрее, – поторопил её Ферадах.

На этот раз Мериде было слишком любопытно, чтобы колебаться. Она провела пальцами по отпечатку, вновь отметив, что он почти такого же размера, как и её ладонь. Чьё лицо он носил, когда оставил его?

– Арфа, – прошептал Ферадах, – покажи ей, что видела.

Мерида только успела подумать, что камень Ферадаха не показал ей своё прошлое потому, что она не произнесла заклинание, и уже оказалась затянутой в воронку времени и пространства. Сначала она увидела, как Ценнедиг, который тогда был гораздо моложе, приобрел эту великолепную арфу и начал учиться на ней играть. Чтобы стать виртуозом, потребовалось много часов занятий с учителем, а потом ещё больше часов репетиций в уединении, но Ценнедигу это было только в радость. Он раз за разом повторял одни и те же созвучия с прежним энтузиазмом, совсем не уставая от монотонности, необходимой для достижения мастерства.

И это принесло свои плоды – он стал знаменитым арфистом. Любимым повсюду арфистом, которого почитали за честь пригласить к себе самые знатные люди того времени. Мерида увидела, как он выступал в Данброхе. Она со стороны видела себя саму, совсем ещё малышку, которой и дела не было до музыки. Потом она увидела Хэмиша, который был ещё младше, но уже тогда жадно ловил каждую ноту. Ценнедиг выступал на сотне подобных праздников по всей стране. Все знали его имя. Он и его арфа были желанными гостями на востоке, севере, юге и западе, где он играл перед десятками королей Шотландии. Он путешествовал в другие страны, где играл для норвежских воинов и мавританских вельмож, для французских придворных и бретонских сановников. Ценнедиг побывал в стольких местах, что они все смешались в одну непрекращающуюся чехарду. Мерида наблюдала, как он пирует и оживлённо болтает с людьми, которых видит в первый и последний раз в жизни, а потом снова пирует и снова ведёт бессмысленные разговоры. Это длилось много лет, он не знал покоя, не знал тишины, не знал одиночества и никогда не останавливался. Он всегда был весел и без лишних сожалений оставлял одно место, чтобы уехать куда-то ещё.

Однажды Ценнедиг, как и всегда, был занят легковесной беседой с незнакомцами, когда в его окружении появился Ферадах. Выглядел он не так, как сейчас, но Мерида узнала его перчатки с бордовой вышивкой.

Ферадах снял перчатку. И положил ладонь на арфу.

Жизнь Ценнедига пошла прахом.

Не из-за болезни, как в Китниле, и не из-за огня, как в Кинлохи.

В тот раз начался дождь. Ценнедиг как раз собирался в очередное путешествие. Он погрузил арфу в телегу и накрыл её покрывалами, чтобы защитить от тряски и воды. Ливень не прекращался. Дорога была долгая, но ливень становился только сильнее. Прежняя весёлость покинула Ценнедига, а потоки воды всё лили с неба. Когда путник заехал на мост, река вышла из берегов и мощный поток утащил за собой повозку.

Обрушившиеся сваи моста поплыли в одну сторону, телега в другую, лошадь в третью. У Ценнедига была возможность выбраться на берег, но он поплыл за арфой. Такой уж он был человек.

Что бы ни случилось, он выбирал арфу.

Ценнедиг одной рукой обхватил тонущий инструмент, а другой ухватился за телегу. Река бурлила как кипяток, неумолимое течение закручивалось в водовороты. Повозка начала раскручиваться в воде, Ценнедиг и тяжёлая арфа, которую он не желал отпускать, следовали за ней.

Наконец всё пришло к ужасной развязке – телега с силой ударилась о скалистый берег. Рука Ценнедига оказалась зажатой между арфой и камнем.

Кость сломалась.

– Однажды я перестал играть, и это стало лучшим событием в моей жизни, – сказал Ценнедиг.

Мерида испуганно отскочила от арфы.

Ценнедиг стоял в дверях и смотрел на своих внезапных гостей. Зная о том, что произошло, Мерида заметила, что рука, в которой он держал корзину, до сих пор была деформирована из-за травмы, которую нанёс ему Ферадах. Её сердце учащённо билось. Как и в прошлый раз, время вдруг показалось ей вязким и едва текущим, словно только что собранный мёд, в сравнении со стремительной временной бурей, в которую она только что окунулась.

– Теперь моя арфа живёт собственной жизнью, – продолжал Ценнедиг. Похоже, он решил, что Мерида и Ферадах просто любовались инструментом, что вполне их устраивало. – Мне потребовалось время, чтобы смириться. Я не находил себе места, пока не осел здесь. Прошло много дней, но в итоге я нашёл себя – вспомнил, что такое покой, упорная работа и, наконец, любовь. Тогда я обрёл семью. Конечно, мне не хватает музыки, но то, что мне пришлось измениться, – настоящее чудо.

Чудо? Он считал кошмар, случившийся с ним, чудом?

Мерида не знала, могут ли божества