Когда я стоял на мосту, мимо проехал автомобиль. Он погудел, и я невольно отшатнулся. Через минуту я двинулся вслед за ним, променяв реку на дорогу.

Я понятия не имел, куда теперь идти, но что-то подсказало мне, что если я пойду в этом направлении, то доберусь до города. Где город, там люди, а где люди – там еда.

На перекрестке то же чутье велело мне повернуть направо. Я так и сделал, хотя, заслышав машину, виновато съежился и нырнул в высокую траву. Я чувствовал себя плохим псом – голод только подтверждал это.

Миновав много домов – обычно они стояли в стороне от дороги, и часто там лаяли собаки, встревоженные моим присутствием, ближе к ночи я прошел мимо дома с собачьим запахом – открылась боковая дверь, и вышел человек.

– Ужинать, Лео? Хочешь ужинать? – спросил он с преувеличенным оживлением; люди говорят так, чтобы убедить собаку, что происходит что-то хорошее. Человек со стуком поставил металлическую миску на верхнюю ступеньку короткой лестницы.

При слове «ужинать» я замер. Просто стоял и смотрел, как припадающий к земле пес с громадными челюстями и грузным телом спустился по ступенькам делать свои дела во двор. По тому, как он двигался, можно было понять, что пес старый, и он меня не учуял. Поднявшись на крыльцо, он поелозил носом в миске, затем повернулся и начал царапать дверь. Через минуту она открылась.

– Ты уверен, Лео? Точно есть не будешь? – спросил человек. Печаль в его голосе напомнила мне, как Эл плакал во дворе – в мой последний день с ним и Майей. – Ну ладно. Пойдем, Лео.

Пес застонал; похоже, он никак не мог подтянуть задние лапы на последнюю ступеньку. Человек нагнулся и, ласково подхватив его, занес в дом.

Меня безудержно тянуло к человеку – внезапно поразила мысль, что, возможно, это дом. Человек любил своего пса Лео, полюбит и меня. Он будет кормить меня, а когда я постарею и ослабею, будет затаскивать в дом. Даже если я не буду искать, не буду делать школу, если я всего лишь посвящу себя человеку в доме, мне будет где жить. И безумная, бесцельная жизнь Медвежонка окончится.

Я подошел к дому и сделал разумную вещь: съел ужин Лео. После недель безвкусной хрустящей собачьей еды в доме Лизы и Виктора сочное мясо в миске Лео показалось вкуснее всего, что я когда-нибудь пробовал. Доев, я вылизал металл – миска звякнула о стену дома, и пес внутри предупреждающе гавкнул. Я слышал, что он подошел в двери, тяжело дыша, и низкое рычание усилилось – Лео убедился, что я тут.

Кажется, Лео не хочет, чтобы я жил в этом доме.

Я поскакал по ступенькам, так что когда двор осветился, я уже прятался за деревьями. Смысл грозного ворчания Лео был понятен; мне придется искать собственный дом. И правильно – утолив голод, я потерял желание здесь жить.

Я поспал в высокой траве – усталый, но с полным желудком.

Когда я добрался до города, голод вернулся, но меня это уже не волновало – я попал куда нужно. Сначала я растерялся; кругом было столько домов, улицы кишели автомобилями и детьми, хотя память подсказывала, что тут должны быть только поля. Потом я пришел к тому месту, где Дедушка любил сидеть с друзьями, сплевывая отвратительный сок изо рта; место пахло по-прежнему, но окна были закрыты деревянными досками, и здание по соседству исчезло – вместо него была свежая грязная яма. На дне ямы двигалась машина, толкая перед собой груды земли.

Люди на это способны – сносить старые дома и ставить новые; так Дедушка построил новый сарай. Они изменяют окружение под себя, а собаки могут только сопровождать их и, если повезет, кататься на машине. Грохот и множество новых запахов подсказали, что люди очень усердно переделывают город.

Иногда люди смотрели на меня, пока я трусил по улице, и каждый раз я чувствовал себя плохим псом. У меня не было тут настоящей цели. Из большого мусорного бака вывалился пакет; я разодрал его и вытащил кусок мяса, покрытый каким-то липким сладким соусом. Я не съел мясо на месте, а забежал за мусорный бак, прячась от людей, как учила моя первая Мать.

В конце концов блуждания привели меня в собачий парк. Я сел с краю, под деревьями, и с завистью наблюдал, как люди бросают парящие диски и как собаки ловят их на лету. Без ошейника я чувствовал себя голым и понимал, что нужно держаться в тени, но вид собак, которые боролись в центре большого двора, тянул меня, как магнитом; не в силах сопротивляться, я вскоре оказался среди них – бегал, забывшись в чистом веселье играющей собаки.

Некоторые собаки не шли бороться; они оставались с хозяевами или обнюхивали периметр парка, делая вид, что их нисколько не интересует наше веселье. Другие собаки кидались за мячами или летающими дисками; рано или поздно всех забирали люди – кататься на машине. Всех, кроме меня. Похоже, никто из людей не замечал – или не беспокоился, – что со мной никого нет.

Ближе к концу дня женщина привела в парк большую желтую самку и спустила ее с поводка. Уставший от игр, я просто лежал, тяжело дыша, и смотрел, как борются две другие собаки. Желтая подошла к ним, чтобы обнюхаться и повилять хвостом. Я с трудом встал и отправился приветствовать вновь прибывшую, и тут меня поразил запах от ее шерсти.

Ханна. Наша девочка.

Желтой надоело, что я лихорадочно изучаю ее запах; она повернулась – ей хотелось играть, но я не обратил внимания на ее приглашение. Я помчался через парк к ее хозяйке.

Женщина на скамейке была не Ханной, однако запах Ханны исходил от нее.

– Привет, песик, как дела? – сказала она, и я завилял хвостом. Она сидела так, как обычно усаживалась Майя незадолго до того, как появилась маленькая Габриэлла. От нее исходили усталость, возбуждение, нетерпение и неудобство – и все по поводу живота, который она накрыла руками. Я ткнулся носом в нее, впитывая запах Ханны, отделяя его от запахов этой женщины, веселой желтой собаки, от десятков запахов, которые пристают к человеку и были бы головоломкой для собаки, не обученной искать. Я не сомневался: эта женщина совсем недавно находилась рядом с нашей девочкой.

Прибежала желтая – дружелюбная, но немного ревнующая, и я все-таки позволил вовлечь себя в потасовку.

Ночью я свернулся в тени, тревожно глядя, как последние машины уезжают со стоянки, и затихает собачий парк. Привычка прятаться пришла ко мне так легко, словно я никогда не покидал трубы, все еще сижу там, с Сестрой, Шустриком и Обжорой – и первая Мать нас обучает. Охотиться было легко; мусорные баки полнились вкуснейшими отбросами; я сторонился света фар и прохожих – снова таящийся, темный и дикий.

Теперь в моей жизни появилось предназначение, появилась цель, более сильная, чем та, что сначала привела меня в город.

Если, несмотря на все время и все перемены, девочка Ханна здесь, то, возможно, здесь и мой мальчик.

Если Итан здесь, я найду его. Я буду искать Итана.

Прошло больше недели, а я все еще жил в парке. Почти каждый день женщина с запахом Ханны приводила в парк веселую желтую собаку – ее звали Карли. Запах нашей девочки подбадривал меня и почему-то заставлял думать, что и Итан неподалеку, хотя на шерсти Карли не было запаха моего мальчика – ни разу. Увидев женщину и Карли, я всегда радостно бросался к ним из кустов; это был лучший момент дня.