Гость кивнул, медленно и серьезно. Казалось, он был не из говорливых. А мистер Бисон продолжил:

– По китайским же верованиям человек подобен бумажному змею: без хвоста ему не суждено подняться в небеса. Я позволю себе опустить подробности невеселой истории, которую почитаю долгом вам поведать. Скажу лишь, что той ночью, когда я лежал в одиночестве и размышлял о чем угодно, кроме этого китайца, он явился за своей косичкой… Но так и не получил ее.

Тут мистер Бисон опять умолк. Возможно, его утомило собственное непривычное многословие, а может, нахлынули воспоминания. Ветер за стенами хижины разгулялся всерьез, лес на горном склоне гудел, как басовый регистр органа. Рассказчик заговорил снова:

– Вы наверное, скажете, что беспокоиться тут нечего. И я бы с вами согласился, если бы он не приходил вновь и вновь!

Снова повисло молчание. Оба, не шевелясь, смотрели на огонь в очаге. Вдруг мистер Бисон дернулся, уставился на своего бесстрастного визави и рявкнул:

– Отдать ему эту косичку?! Видит Бог, сэр, это я сам бы давным-давно сообразил. Но вы, конечно, понимаете, что тут не в ней одной дело. – Здесь мистер Бисон заговорил с особенной убедительностью. – А дело в том, что прибив ее к балке, пусть даже и сдуру, я принял на себя определенные обязательства, кстати сказать, весьма обременительные. Поэтому выход, который вы столь любезно готовы предложить, мне не подходит… Вы что, за индейца меня держите?

Это была уже прямая грубость. В сущности, он бросил гостю перчатку в лицо. Но здесь был не столько вызов, сколько протест. Держать кого-то за индейца и держать за труса – фактически одно и то же. Иногда индейца в этой идиоме заменяют на китайца. «Думал, я тебе китаец?» – говорят порой над телом того, кто напросился на пулю.

Но к этому выпаду мистера Бисона гость остался совершенно равнодушен. Ненадолго в хижине воцарилось молчание, только ветер ворочался в трубе – словно комья земли падали на гробовую крышку.

– Вы, значит, находите, что все это меня изводит? – снова заговорил мистер Бисон. – Я и сам знаю, что жизнь моя в последние два года – сплошная ошибка. Но ошибка эта вскоре сама себя исправит, вот увидите. Могила, говорите? А кто ее будет копать? Ведь земля по-прежнему насквозь проморожена. Но я все равно очень рад, что вы пришли ко мне. Можете рассказать об этом в Бентли… мне уже все равно. Кстати, отрезать ее было не так уж и просто – у китайцев есть обыкновение переплетать волосы шелком. Ахр-р-р…

Мистер Бисон говорил все это, не открывая глаз, и потому можно было подумать, что он бредит. А под конец и вовсе захрапел. Впрочем, вскоре он глубоко вздохнул, с видимым трудом поднял веки, снова что-то бормотнул и опять захрапел. А бормотнул он вот что:

– Они украдут мой прах!

Старик, все так же молча, встал, неспешно стянул с себя верхнюю одежду и, оставшись во фланелевом белье, стал похож на покойную синьорину Фесторацци, ирландку, которая при шести футах роста[10]весила всего пятьдесят шесть фунтов[11]. В былые времена она не без успеха демонстрировала себя жителям Сан-Франциско, причем всю ее одежду составляла ночная рубашка. Он улегся, прежде взяв с полки револьвер и положив его, что называется, под рукой – был в тех местах такой обычай. Кстати, револьвер был тот самый, за которым мистер Бисон, как следовало из его рассказа, вернулся сюда два года назад.

Вскоре мистер Бисон разлепил веки, но, увидев, что гость его уже лег, решил последовать его примеру. Но сначала он подошел к длинной косичке покойного язычника и подергал, желая убедиться, что держится она прочно. Кровати, точнее сказать, грубые дощатые топчаны, застеленные старыми одеялами, стояли у стен друг напротив друга, а точно между ними находилась квадратная крышка люка, под которой покоилось тело злосчастного китайца. По ней в два ряда были набиты гвозди, из чего можно было заключить, что в своей борьбе со сверхъестественными силами мистер Бисон не пренебрегал и вполне материальными средствами. Огонь в очаге уже не полыхал, по поленьям все чаще пробегали синеватые язычки, и на стенах, то сливаясь, то вновь расходясь, плясали причудливые тени. И тень от косички, темнеющая под самой крышей в дальнем углу комнаты, временами изгибалась наподобие вопросительного знака. Ветер в деревьях пел теперь на все голоса, словно огромный хор исполнял торжественный гимн. Тишина же, возникающая в паузах, способна была ужаснуть.

В один из таких тихих промежутков крышка люка зашевелилась. Медленно и неуклонно она начала подниматься, и вместе с ней, так же медленно и неуклонно, начала подниматься с изголовья обмотанная платком голова старика, который не сводил с нее глаз. Наконец крышка откинулась, грохнув на весь дом и ощетинившись двойным рядом здоровенных гвоздей. Мистер Бисон проснулся, но подниматься не стал, а лишь надавил пальцами на глаза. Его била дрожь, явственно стучали зубы. Гость же приподнялся на локте, на стеклах его зеленых очков плясало пламя.

Вдруг ветер дунул прямо в трубу, подняв из очага облако дыма и пепла. На несколько мгновение все погрузилось в удушливую мглу. Когда же облако рассеялось, стало видно, что у очага, на краешке табурета сидит смуглый человек субтильного сложения, но весьма приятной наружности и безукоризненно одетый. Он улыбнулся и по-приятельски кивнул старику. «Из Сан-Франциско, наверное», – подумал мистер Бисон, кое-как приходя в себя и ощупью начиная путь к разгадке тайн этой ночи.

Вдруг на просцениум выступил еще один персонаж: из квадратной дыры в полу высунулась голова мертвого китайца, и тут же ее узкие раскосые глаза уставились с тоской и вожделением на косичку, прибитую к балке. Мистер Бисон застонал и упал лицом в ладони. В хижине запахло опиумом. Призрак, одетый в синюю стеганую курточку, покрытую плесенью, медленно вздымался из дыры, словно его толкала снизу какая-то пружина. Когда колени его оказались на уровне пола, он вдруг бесшумно, как язычок пламени, прыгнул и уцепился обеими руками за косичку. Подтянувшись, он впился в косичку еще и страшными желтыми зубами. Омерзительно гримасничая, он принялся раскачиваться, как маятник, из стороны в сторону, силясь отодрать свое достояние от балки, но при этом не издавал ни единого звука. Больше всего он напоминал труп, на котором проводят опыт гальванизации. А страшнее всего был контраст между его нечеловеческой активностью и полным молчанием!

Мистер Бисон вжался в одеяла. Смуглый субтильный джентльмен нетерпеливо постукивал по полу носком ботинка, часто поглядывая на большие золотые часы. Старик же сидел, держа в руке револьвер.

Бах!

Словно висельник, чья веревка оборвалась, китаец полетел в люк, держа в зубах косичку. Крышка люка поднялась и с грохотом легла на свое место. Смуглый маленький джентльмен из Сан-Франциско спрыгнул с табурета, взмахнул шляпой, как мальчишка сачком, подловив что-то из воздуха, а потом исчез в дымовой трубе, словно его туда засосало током воздуха.