Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но и внутренний его образ круто переменился. Тихий и молчаливый, бродил он по всему дому, стараясь возможно ласковее отвечать на вопросы, задаваемые ему сестрой и слугами. Деда он еще не видел после болезни: князь умышленно или случайно не попадался внуку на глаза, чтобы дать ему оправиться и окрепнуть.
Андро не приказывал больше слугам тем прежним требовательным тоном, к которому так привыкли все в доме. Напротив, его голос теперь звучал просительно и мягко.
Ко мне князь Андро относился исключительно. Он не благодарил меня за заботы о нем, не ласкался ко мне, но в его глазах, устремленных на меня, была видна такая беззаветная преданность, что один этот взгляд несчастного одинокого ребенка мог вознаградить меня за все, что я сделала для него.
И старик Кашидзе понял свою вину по отношению к Андро. Я передала ему весь разговор мой с юношей, и добрый, справедливый, хотя взбалмошный князь дал мне слово приласкать внука.
— Я виноват во всем происшедшем, Люда, — произнес он с глубоким раскаянием, — если б я любил его побольше и доставлял ему некоторый комфорт, в котором он нуждался, то мальчик не польстился бы на злосчастные чужие червонцы и не пошел бы на свой безумный поступок, причинивший ему столько страданий. Значит, виноват кругом я, один я! Мне жаль только, что я так долго не понимал Андро… Но вы, неопытная, юная девушка, почти ребенок, Люда, вашими чуткими умом и сердцем сумели проникнуть в самые глубокие недра этого странного существа и пересоздать его! Хвала вам, Люда! Благослови вас Бог, милое дитя, за то благо, которое вы внесли под кровлю старого Кашидзе!
Я уклонилась от дальнейших похвал старика и повела его к Андро.
— Ну вот ваш внучек, князь, — сказала я весело, вводя старика в комнату мальчика. — Как вы себя чувствуете сегодня? — обратилась я к больному.
— Да, как ты себя чувствуешь, Андро? — И произносивший эти слова голос старого Кашидзе задрожал от волнения.
Андро ничего не ответил… Что-то неуловимое, трогательно-беспомощное промелькнуло в его обезображенном ожогами безбровом лице и сделало это лицо вдруг необъяснимо милым и детски добродушным. И смуглая, исхудавшая рука князька потянулась к деду.
— Дитя мое! — вне себя от душившего его волнения вскричал старик. — Простишь ли ты меня когда-нибудь за то, что я не понимал тебя, мой Андро?
Спазма схватила ему горло… Он не мог продолжать… Что-то точно подтолкнуло старика навстречу внуку, и оба князя Кашидзе, и молодой и старый, сжав друг друга в объятиях, зарыдали сладкими, горячими, душу облегчающими слезами.
x x x
— Что ты делаешь, Тамара?
— Я рву розаны для Андро и думаю, много думаю, mademoiselle!
— О чем же ты думаешь, моя дикарочка?
Тамара произнесла мечтательно:
— Я думаю о том, существуют ли еще на земле добрые и злые феи.
— Что навело тебя на эту мысль, дитя?
— Не что, а кто! Прошу не смешивать, mademoiselle, — поправила она меня, строго грозя мне пальцем. — Меня навела на эту мысль одна молодая, красивая фея, которую я люблю всеми силами души! Эта фея поселилась в одном большом доме, где царила злоба, ненависть и вражда… Там только умели сердиться, негодовать и ненавидеть. Но когда внезапно добрая фея проникла в дом, то своим кротким, прекрасным лицом и милым голосом она разом рассеяла и вражду, и злобу и их заменили кротость и ласка.
— О-о, маленькая плутовка! — привлекая ее к себе, со смехом вскричала я. — Где ты научилась так поэтично льстить?
— Я не льщу, mademoiselle, — отвечала она серьезно. — Что же касается поэзии, то мое чувство к вам вдохновило меня!.. Однако мой букет готов. Идемте же к Андро, моя милая фея!
— Идем, моя маленькая дикарочка, — вторила я ей, и мы, крепко обнявшись, пошли к дому.
Андро ждал нас, сидя с дедом в большой, светлой гостиной — лучшей комнате во всем старом доме. Он почти выздоровел от ожогов, и только голова его еще не зажила, да некоторая слабость заставляла еще сидеть на одном месте.
— Вот тебе цветы, Андро! Это розовые кусты шлют тебе привет! — вскричала Тамара и со смехом бросила букет на колени выздоравливающего.
Он схватил пучок пурпуровых и белых розанов и спрятал в нем свое просветленное лицо.
— Как ты добра, Тамара! — услышали мы его смущенный лепет. — Право, — продолжал он в порыве радости, — я начинаю благословлять мою злосчастную болезнь, без которой я бы не мог узнать, как все вы добры ко мне и любите меня! Даже червонцы Иринии меня не радовали столько, как ваша дружба и забота обо мне!
— Дитя мое, не говори об этих проклятых червонцах, чуть было не отнявших у тебя жизнь, — с волнением прервал внука старый князь, — и знай, что твой сердитый дедушка сумеет поправить свою вину пред тобой и без помощи чужого золота… Отныне ты так же богат, как и твоя сестра, Андро, так как половина моего состояния принадлежит тебе… Надеюсь, дорогая моя, ты не пожелаешь обидеть брата и поделишься с ним? — обратился он к внучке, прелестное, цветущее личико которой было полной противоположностью изможденному, исхудалому лицу ее брата.
— О-о, дедушка! И не грешно тебе говорить это! — со вспыхнувшими от негодования глазами произнесла княжна.
Но Андро, казалось, не слышал того, что вокруг него говорили… Он смотрел через раскрытое окно куда-то вдаль, на голубое небо и далекие горы, белевшие пеной своих снеговых вершин на прозрачной синеве горизонта. О чем думал молодой князь, я не могла догадаться, но я уверена, что никакие червонцы, никакое золото не имели теперь места в мыслях больного Андро.
Стоял теплый южный вечер, один из тех июльских вечеров, которые нежно ласкают природу Кавказа, обессиленную от страшных гроз, потрясавших ее так безжалостно и грубо.
Удушливая до сих пор атмосфера, насыщенная электричеством, теперь стала свежей и душистой, как самые нежные благоухающие цветы.
Гори готовился ко сну… Солнце уже закатилось, оставляя на небе полосатую ленту вечерней зари.
Я стояла с Тамарой у окна и рассказывала ей о других июльских вечерах, таких же почти теплых и благоуханных вечерах моей родной Украины.
Стук лошадиных копыт гулко раздался в каштановой аллее, ведущей к дому, и мы увидели двух всадников, приближающихся во весь опор к крыльцу.
В одном из них, статном, высоком красавце генерале с седыми кудрями, сидевшем на вороном коне, я сразу узнала князя Георгия Джаваху; другого, одетого в национальный костюм горца, всего бронзового от загара старика, я не знала. Но по богатой одежде прибывшего, по драгоценной оправе его оружия, заткнутого за пояс, я поняла, что незнакомец должен был быть не простым лезгином.
— Это дядя Георгий и Хаджи-Магомет Брек, — пояснила шепотом Тамара, кивнув на обоих всадников. Потом, высунув из окна свою кудрявую головку, она звонко прокричала: — Добрый вечер, дядя Георгий! Добрый вечер, дедушка Магомет! Будьте благословенными гостями под нашей кровлей!