litbaza книги онлайнСовременная прозаМое столетие - Гюнтер Грасс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 66
Перейти на страницу:

Да, ваше преосвященство, эта пытка для ушей называлась именно так или похоже. «Sex pistols». Вы, должно быть, в этом разбираетесь. Ну конечно же, мы все перепробовали. Уговаривали по-хорошему. Пробовали строгостью. Мой муж — вообще-то он воплощенное терпение — наказывал их лишением карманных денег. Ничего не помогало. Дети все свободное время проводили вне дома и в ужасном обществе. Их школьные товарищи, все сплошь из хороших семей, к нам, разумеется, приходить перестали. Это было ужасно, потому что теперь они начали приводить с собой этих типов, панки их называют. И от них нигде не было спасения. Они сидели на коврах. Располагались в курительной комнате, причем даже в кожаных креслах. Добавьте ко всему их грязный язык. Вот так все выглядело, ваше преосвященство. Постоянно эти разговоры No-future, до тех пор, пока у нашего дедушки, уж и не знаю, как это поточнее назвать, пока у нашего дедушки не поехала крыша. Что называется, через ночь, внезапно. Ибо мой свекор…

Вы ведь его знаете, это изысканный, ухоженный господин, воплощенная скромность, наделен стариковским шармом, тихое, никого не обижающее остроумие, после ухода из банковского дела он жил лишь любовью к классической музыке, почти не покидал своих комнат, лишь изредка сидел на террасе, погрузясь в раздумья и словно навсегда расставшись с положением высокопоставленного финансиста — Вам ведь не безызвестно, ваше преосвященство, что он принадлежал к числу ведущих деятелей Немецкого банка — он, который никогда не говорил о себе и своей деятельности, воплощенная скромность в полосатом костюме… Ибо когда я, вскоре после выхода замуж, спросила у него о подробностях его профессиональной деятельности во время этих ужасных военных лет, он, в своей обычной манере, с тихой иронией ответил: «А это пусть останется банковской тайной», и даже Эрвин, который тоже пошел по банковской части, мало что знает об этапах своего детства, того меньше — о профессиональной деятельности своего отца, которого вдруг, как я уже вам говорила, словно подменили.

Вы только себе представьте: за завтраком он удивляет, нет, он потрясает нас ужасным прикидом. Свои красивые седые волосы, густые, несмотря на преклонный возраст, он сбрил, оставив лишь среднюю, дыбом стоящую полосу, причем эти жалкие остатки он к тому же выкрасил в огненно-рыжий цвет. Вполне под стать своей прическе он надел китель, втайне сшитый из отдельных, черно-белых лоскутов, а к этому лоскутному кителю — штаны от Штреземана, которые он в свое время явно носил на заседаниях правления. Выглядел он как арестант. Причем решительно все, и лоскуты, и даже ширинка на штанах были скреплены английскими булавками. Соответственно — уж и не спрашивайте меня, как он это сделал — свекор продел в мочки ушей две особенно больших булавки. А вдобавок, он раскопал где-то наручники, но их он надевал только для выхода.

Ну конечно же, ваше преосвященство, его никто не мог удержать. Он все время где-то пропадал, он выставлял себя не посмешище не только здесь, в Рате, но и, как нам рассказывали люди, в центре, даже на Кёнигсаллее. Скоро вокруг него начала собираться целая орда этих самых панков, в обществе которых он заставлял трепетать всю округу до самого Герресхайма. Нет, ваше преосвященство, даже когда Эрвин ему выговаривал, ответ неизменно гласил: «Господин Абс должен сейчас уйти. Господин Абс должен принять руководство Богемским Унион-банком и Венским кредитным учреждением. Вдобавок господину Абсу необходимо провести в Париже и Амстердаме аризацию известных Торговых домов… Господина Абса просили, как это уже имело место с Банковским домом Мендельсон, действовать по возможности деликатно. Господин Абс славится своей деликатностью и просил бы уволить его от дальнейших расспросов…»

Все это и даже больше этого нам приходилось выслушивать изо дня в день, изо дня в день. Да, да, ваше преосвященство, вы правы. Он явно идентифицировал себя с господином Германном Йозефом Абсом, которому в свое время дозволялось давать финансовые консультации самому бундесканцлеру, то есть идентифицировал себя со своим прежним шефом, с которым предположительно был очень близок не только во время послевоенного восстановления, но и раньше, в годы войны. Заходит ли речь об этих опостылевших вопросах возмещения убытков, адресованных ИГ-Фарбенин-дустри, или о дальнейших требованиях Израиля, ему всегда кажется, будто именно он должен вести переговоры по поручению господина Аденауэра. И тогда он говорит следующее: «Господин Абс отвергает эти требования, господин Абс приложит все усилия для сохранения нашей кредитоспособности». Причем эти ужасные панки тоже его так называли, едва он выходил за ворота виллы. «Папа Абс!» — кричали они. Нас же он с улыбкой заверял: «Не беспокойтесь, господин Абс всего лишь намерен предпринять маленькую служебную поездку».

Дети? Вы не поверите, ваше преосвященство, они исцелились буквально за день, так потрясло их поведение дедушки. Моника выкинула в мусорный бак свой кожаный прикид и эти ужасные сапоги на шнуровке. Готовится сдавать экзамены на аттестат зрелости. Мартин снова вернулся к своим шелковым галстукам. Как говорил мне Эрвин, мальчик хотел бы уехать в Лондон и там поступить в колледж. Собственно говоря, если, конечно, отвлечься от трагических последствий, мы все должны быть благодарны старику за то, что его внуки снова пришли в разум.

Ну конечно же, ваше преосвященство, нам крайне нелегко далось это, как я понимаю, выглядящее очень жестоким, решение. Бесконечными часами мы вместе с детьми искали выход. Да, теперь он в Графенберге. Да, да, вы ведь сами говорите: у этого заведения отличная репутация. Мы регулярно его навещаем. Ну, конечно, и дети тоже. Он ни в чем не испытывает недостатка. Вот только до сих пор он выдает себя за «господина Абса», но, как нас заверил один санитар, он весьма охотно общается и с другими пациентами. Недавно, как говорят, он вообще сдружился с пациентом, который весьма удачным образом выдает себя за «господина Аденауэра». Обоим даже разрешают играть в боччию.

1979

Да перестань ты наконец выспрашивать! Как это вообще понимать: моя самая большая любовь? Ну конечно, конечно, ты, мой нервный Клаус-Стефан, а я твоя… И ладно, хватит меня сверлить своими вопросами. Ты, верно, под словом «любовь» подразумеваешь что-то такое, с сердечным трепетом, потными ладонями, заплетающимся языком, почти на уровне бреда. Да, сверкнула один раз такая искра, мне тогда было тринадцать. И я влюбилась, ты даже не поверишь в кого, в такого воздухоплавателя, он летал на воздушном шаре, влюбилась прямо до потери сознания. Если быть точной, не в него самого, а в его сына, а если еще точней — в старшего сына, потому что там было два человека, которые со своими семьями — когда же это все было? — двенадцать лет назад, в середине сентября, перелетели на двух воздушных шарах, наполненных горячим воздухом, из Тюрингии в Франконию. Да ты что, какая же это увеселительная поездка! Ты что, ничего не понимаешь или не хочешь понимать? Через границу они перелетели. Отважно перелетели над колючей проволокой, над пехотными минами, над самострельными установками, над мертвой полосой и прямиком — к нам. Как ты, вероятно, помнишь, я родом из Найли, есть такое место в Франконии. Меньше пятидесяти километров от Найли, тогда еще в другой Германии, расположен Песнек, откуда и сбежали оба этих семейства. Я ж тебе говорю: на воздушном шаре, а шар этот они сами сшили. После чего Найла прославилась, попала во все газеты и даже на телевидение, потому как эти воздухоплаватели приземлились хоть и не перед самой нашей дверью, но все-таки на краю нашего города, на лесной поляне: четверо взрослых, четверо детей. И одним из четверых был Франк, ему как раз исполнилось пятнадцать, в него-то я и втрескалась, причем сразу же, когда мы, остальные дети, стояли позади ограждения и смотрели, как оба семейства ради телевидения еще раз влезли в гондолу и по просьбе телевизионщиков помахали нам оттуда. Только мой Франк не махал. И лицо у него осталось неподвижным. Ему просто было стыдно, ему надоела вся эта суета. Все эти телештучки. Он даже хотел вылезти из гондолы, но ему не разрешили. И меня это поразило с первого взгляда. Мне хотелось броситься к нему, или броситься прочь от него. Ты прав, это было совсем не так, как у нас с тобой, у нас с тобой все развивалось постепенно и не было никаких внезапностей. Но вот с Франком — это и была любовь с первого взгляда! Говорила ли я с ним? Ну еще бы! Он едва вылез из гондолы, я сразу начала с ним болтать. Он-то почти ничего не говорил. Был очень скован. Просто прелесть! Но я приставала к нему со своими расспросами, хотела узнать все, как есть, ну, всю историю. О том, как оба семейства уже предпринимали одну попытку, но баллон сразу отсырел, потому что был туман, и перед самой границей, там еще, пошел на снижение, а они даже и не знали, где теперь находятся. Их счастье, что их там не зацапали. А потом Франк рассказал мне, как оба семейства не сдались, а наоборот, начали метрами закупать плащевую ткань, повсюду в тогдашней ГДР, а это, наверняка, было не просто. А по ночам взрослые, мужчины и женщины, на двух машинках строчили новый шар, кусок за куском, за что им сразу же после удачного перелета фирма «Зингер» хотела презентовать две новенькие электромашинки, они здесь думали, что перебежчики шили шар на двух старомодных зингеровских машинках с ножным приводом… Но оказалось, что это неправда. Машинки были восточного производства. И даже электрические. А значит никаких дорогих подарков… Ну ясно же, ведь никакого рекламного эффекта не было. А за ничего и не дают ничего… Во всяком случае, мой Франк мне постепенно все это рассказал, когда мы с ним тайно встречались на лесной поляне, где приземлился их шар. Вообще-то он был очень робкий, совсем не такой, как мальчики здесь на Западе. Целовались ли мы? Сперва нет, потом да. Но тут возникли неприятности с отцом. Он говорил, и в общем-то не без оснований, что их родители поступили безответственно, что они рисковали жизнью своей семьи. Но я, конечно, с ним не соглашалась. И, со своей стороны, сказала отцу — в общем, тоже не без оснований: ты просто завидуешь, раз эти люди решились на то, на что сам бы ты никогда не осмелился… Вот так! А теперь извольте радоваться, мой горячо любимый Клаус-Стефан изображает ревнивца, хочет устроить мне сцену, а то и вовсе порвать со мной. А все потому, что много лет назад… Ну ладно, ладно, ну наврала я, наврала. И все придумала. Я была слишком закомплексованная в тринадцать лет, чтобы заговорить с мальчиком. Я только все глядела и глядела. И потом глядела, когда встречала его на улице. Он ходил мимо нас в среднюю школу. Это на Альбин-Клё-вер-штрассе, откуда рукой подать до лесной поляны, куда они все приземлились на своем шаре. А потом мы переехали из Найли, в Эрланген, где отец начал работать в рекламном отделе у Сименса. Но Франк… Нет, нет, не просто слегка влюбилась, я его любила, по-настоящему, всем сердцем, и можешь сердиться, сколько захочешь. Пусть даже между нами ничего не было, ни вот столечко не было, я люблю его до сих пор, хотя сам Франк об этом даже и не подозревает.

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 66
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?