– Фадеев, Хаджиев, Муталибов, вперед с замполитом батальона! – скомандовал Мандресов. – Старшина, ты тоже с ними. Никифор Никифорыч, сейчас броня подойдет, и мы под ее прикрытием атакуем.

Я пропустил вперед в дозор Шапкина с Фадеевым и пошел следом за ними. Пробравшись сквозь виноградник, мы уперлись в стену, в которой оказалась большая дыра. За ней открылась улочка, тянущаяся в глубину кишлака в обе стороны. Проскочив через эту дыру, можно было подкрасться к воротам во двор, где лежали саперы.

Мы осторожно выбрались на дорожку и направились к входу в дом. Тихо вошли в дом и огляделись. «Духи», уверенные в быстром захвате наших бойцов, свое внимание сконцентрировали на дворе, а про вход, казалось, забыли. Я перепрыгнул через небольшой арык и прислонился к дувалу. Такие солидные стены не пробьешь, наверное, и выстрелом из танковой пушки. Глина сцементировалась и спрессовалась под обжигающим афганским солнцем. Выглядит глиняная стена сплошным монолитом.

Я передвигал ноги по узкой бровке с замиранием сердца: вдруг сейчас дойду до угла и получу очередь в грудь. Не хочется лежать с дырками в теле в этой осенней грязи. В принципе валяться убитым не хочется ни в снегу, ни в песке, ни в траве. Нигде! Сердце бешено стучало, вена лихорадочно пульсировала у виска, руки нервно подрагивали. Вот он, край, и за ним неизвестность. Я пригнулся, присел на колено и чуть подал корпус вперед, высунув ствол автомата. Громадное облегчение: впереди несколько деревьев и пустое поле, за углом никого нет. Параллельно мне, через дорогу, по глубокой канаве, втянув голову в плечи, шел Шапкин. Я ему махнул ладонью, показывая, чтоб не высовывался. За поворотом раздался сильный взрыв, и я слегка присел. В это же мгновение в стену ударила автоматная очередь, которая выщербила несколько кусков глины – над головой и на уровне плеча. Инстинктивно упав на спину, и затем, перевернувшись на бок, я увидел лежащего метрах в двадцати афганца и склонившегося над ним старшину.

– Замполит! Я тэбя спас! – заорал Рома.

– Резван! Дорогой ты мой! Откуда он взялся? – вскричал я.

– Из-за дувала спригнул и началь целиться. Я вистрелал, и он, гад, успэль очередь пустить. Но пуля више пошель.

– Старшина, не пуля, а длинная очередь! Но если бы не ты, лежать бы мне в арыке, вонять и разлагаться!

Я подошел на ватных, дрожащих ногах к телу врага и повернул носком ноги убитого в свою сторону. Мальчишка, совсем пацаненок, лет четырнадцати-пятнадцати. Рубашка до колен, шаровары, босые ноги в галошах, лифчик с магазинами и автомат. Грязный, чумазый, сопливый. Боевик хренов! Чуть не укокошил меня! В ушах звенело. Я потряс головой, но звон не прекратился.

– Товарищ старший лейтенант! Можно я ему уши атрэжу? – обратился ко мне Мурзаилов, доставая огромный тесак.

– Саид, тебе хотелось бы остаться без ушей?

– Нэт.

– Ну и он этого не хотел. Пусть таким к Аллаху отправляется. С ушами и яйцами. Не уродуй труп.

– Он вас мал-мал не убиль, а вы его жалель, – ухмыльнулся прапорщик Халитов.

– Черт с ним, Рома! Не будем уподобляться дикарям и вешать уши на веревочку, словно бусы. Понял?

Старшина кивнул, но полного согласия во взгляде не было.

Мандресов выбежал из двора, уставился на труп и трофейный АКМ.

– Ого! Кто его так? Вы, Никифор Никифорыч?

– Да нет, Александр Григорьич! Это твой доблестный старшина приложился, припечатал балбеса к земле. Очередь от шеи до жопы. Почти располовинил. Почаще его в рейд бери. Молодец, не растерялся, меня и Шапкина спас! Заработал-таки орден! – ответил я.

– Вах! Я же говориль, что нэ зря пошель на войну! – обрадовался прапорщик.

– Что там во дворе? «Духи» где? – спросил я у ротного.

– Ушли по кяризу. Мы их обложили с двух сторон, они и сбежали. Четыре сапера мертвы, двое ранены и контужены. Вовремя мы к ним добрались, у ребят патроны заканчивались.

– Саша, забрасывайте дыру в колодец дымами, пусть там сдохнут!

– Уже закидали.

– Трупы «духов» остались?

– Нет, они раненых и убитых унесли. Пакеты перевязочные, кровь, шприцы, бинты валяются. А тел нет.

– Молодцы, хоть и мерзавцы. Ну, да ладно. Еще рассчитаемся, сочтемся. Где БМП?

– Подошла с той стороны, за стеной стоит, – махнул рукой в сторону двора Мандресов.

– Пусть бьет вдоль поля, прикроет нас чуть-чуть! – громко крикнул я.

– Никифорыч, ты чего орешь? Тебя хорошо слышно.

– А я сам не слышу. Оглушило немного.

– Впереди в винограднике четверо «духов» валяются. Их из пушки срезал наводчик. Может, сходим за автоматами? – предложил Мандресов. – Трофеи как-никак.

– Сообщи комбату и спроси разрешения. Танк идет сюда или нет?

– Два танка уже подошли к КП роты, сейчас ползут сюда. Приказали обозначиться красными ракетами. У меня одна осталась. Есть еще?

– Держи! – Я протянул ему сигнальную ракету. – Только артиллерию не вызывай для поддержки. Промахнутся – разнесут нас на куски! Я присел на поваленное дерево, чтобы унять дрожь в ногах, и начал теребить больные уши.

Мандресов отправил вперед, к следующему дому, трех бойцов с Грищуком. Едва ребята вошли в виноградник, как попали под обстрел.

– Саша! Прикрой! – крикнул я ротному, срываясь с места. – Муталибов, Шапкин, за мной!

Мы перескочили через невысокую стену, и тотчас перед нами, метрах в десяти, разорвались две минометные мины. Виноградник вспороли автоматные очереди, а затем выстрелило безоткатное орудие. Я упал в кустарник, обдирая лицо и руки. Уф-ф, вроде бы осколки просвистели мимо. Ничего не болит. Не задело… Переползанием и перебежками, на четвереньках, мы добрались до развалин. В двухэтажном домике у лестницы стоял Тетрадзе и страховал вход.

– Кто наверху, Роин Александрович?

Грузину очень нравилось, когда его называли по имени отчеству.

– Ташметов, Алимов, Зибоев. Впереди «духи», много «духи». Адын бандита Ташметов убил.

– Кто кого убил? Ташметов или Ташметова? Тебя сам черт не поймет! – разозлился я, испугавшись за хорошего солдата.

– Нэт! Ташметов жив! «Дух» мертва.

– Уже хорошо! Тетрадзе, стой тут и ни шагу в сторону. Чужих увидишь – сразу стреляй. Не нервничай, ты ведь старый воин, полтора года в армии! Шапкин, останься с ним.

– Всэ будэт харашо, камандыр! – заверил меня грузин.

Я и Муталибов поднялись по пыльным ступеням на второй этаж. На полу, осторожно выглядывая в окно, лежали солдаты. Пули стучали по стене, осыпая глину и откалывая щепу от деревянных балок потолка. Сидящий на полу Зибоев заряжал пулеметную ленту, что-то напевая.

– Мирзо, о чем поешь? – спросил я солдата.

– Да мало-мало о девушках пою, успокаивает.