С призывами избежать участия в переписной акции обращались к народу религиозные деятели, представляющие различные конфессии. Перепись проводилась в самый канун Рождества 5–6 января, что послужило дополнительным источником усиления экзальтационной напряженности верующей части населения. Таким образом, по меньшей мере 76,7 % советских граждан оставались к 1937 году в числе религиозно идентифицируемых. По всей видимости, их удельный вес был еще выше, так как для многих верующих соображения личной безопасности оказались при ответе на соответствующий пункт анкеты все же достаточно весомым обстоятельством[348].

Не будет, таким образом, преувеличением утверждать, что победа в Великой Отечественной войне была одержана народом, сохраняющим по преимуществу свою религиозную идентичность. Власти, надо отдать им должное, получив соответствующие статистические материалы, смогли эффективно использовать ресурс религиозности народа в общегосударственных целях. Неоинституционализация патриархии явилась прямым следствием такой переоценки[349].

С началом войны патриарх Антиохийский Александр III обратился с призывом к христианам всего мира о молении за судьбу России. И Сталин в наиболее тяжелые дни 1941 года собрал в Кремле духовенство для проведения молебна о даровании победы[350]. В ознаменование первых успехов, весной 1942-го, после длительного запрета власти сняли табу на празднование Пасхи. Пасхальная служба 1944 года уже имела де-факто статус общегосударственного праздника, собрав в Москве только на первой заутрени (в большинстве церквей было проведено несколько служб) 120 тысяч прихожан. Во время войны подвергся роспуску Союз воинствующих безбожников. Ликвидируется обновленческая церковь, именуемая не иначе, как «церковный троцкизм». На проведенном под покровительством Сталина поместном соборе Русской православной церкви восстанавливается институт патриаршества. Возобновился выпуск печатного органа церкви – «Журнала Московской Патриархии», открываются богословские учебные заведения[351].

В послевоенные годы тенденция церковной реставрации усиливается. Происходит скачкообразный рост числа приходов Русской православной церкви от 10 544 в 1946-м до 14 477 в 1949 году. Работа на перспективу церковного строительства выразилась в учреждении двух духовных академий и восьми семинарий. С пасхальных торжеств 1946 года возобновляется богослужебная практика в Троицко-Сергиевой лавре, и на повестку дня ставится вопрос о возвращении монастыря в ведение патриархии[352].

К подготовленному в 1948 году под общим руководством М. А. Суслова постановлению «О задачах антирелигиозной, атеистической пропаганды в новых условиях», в котором провозглашалась задача искоренения религии как непременное условие перехода от социализма к коммунизму, Сталин применил фактически санкцию вето. В послевоенные годы атеистическая пропаганда практически была сведена на нет[353]. Именно тогда подвергся роспуску Союз воинствующих безбожников. Пытаясь повысить статус Московской патриархии во вселенском православном движении, Сталин добивался присуждения ей вместо пятой порядковой строчки первой позиции.

Реабилитация православия не подразумевала реализацию принципа религиозного плюрализма. Православный прозелитизм сопровождался гонениями на исторических соперников Московской патриархии. В постановлении Совета по делам культов от 1948 года проводилась, вопреки тезису об отделении церкви от государства, дифференциация религиозных направлений по степени их приемлемости для режима. К первой группе относилась лишь православная церковь, которой надлежало оказывать содействие; ко второй – армяно-григорианская, исламская и буддистская конфессии, предполагавшие терпимое отношение; к третьей – католицизм, лютеранство, иудаизм, старообрядчество, объявленные учениями, враждебными советской власти. В 1946–1949 годы упраздняется легальное существование в СССР униатской церкви, что осуществлялось в условиях вооруженного сопротивления террористических группировок сепаратистского движения. На московском совещании глав и представителей православной церкви, состоявшемся в 1948 году по случаю 500-летия автокефалии Русской православной церкви, были подвергнуты осуждению экспансионизм римской курии и экуменистические тенденции развития христианства на Западе.

Семинаристское образование Сталина говорит в пользу того, что обращение его, человека, знавшего тонкости догматики и культа, к православию не являлось исключительно квазирелигиозным популизмом. Еще в период апогея «штурма небес» Союзом воинствующих безбожников Сталин оценивал атеистическую литературу как антирелигиозную макулатуру. Он настаивал, чтобы агитки атеистической пропаганды были исключены из библиотеки, предназначенной для его личного пользования[354].

Идеологические проекции будущего

в советской научной фантастике

В двадцатом веке – веке идеологий тема космоса была в гуманитарном дискурсе сопряжена с вопросом о модели социального устройства будущего. Ристалищем такого рода идеологических дискуссий стала научная фантастика. В СССР именно она стала с течением времени едва ли не главным средоточием темы коммунистического будущего. На уровне официального дискурса тема коммунизма хотя и декларировалась, но ее проработка фактически не велась. Каким будет бытие человека при коммунизме, каким будет сам человек? Ни решимости взяться за такие вопросы не имелось, ни методологии для таких разработок не существовало. Научная фантастика была в этом гораздо более свободна, а художественный метод снимал (хотя и не в полной мере) груз идеологической ответственности.

Классическим вариантом представления коммунистического общества посредством научной фантастики являлся роман Ивана Ефремова 1957 года «Туманность Андромеды». Наступившее сообразно с хронологией романа время коммунизма описывается как Эпоха Великого кольца. Великое кольцо объединяет в рамках единой информационной системы все высокоразвитые цивилизации Вселенной.

В романе «Час Быка» 1970 года Ефремов, напротив, представляет противопоставляемую им коммунистическому гуманизму его подмену в виде тоталитарного государства планете Торманс. Общество планеты Торманс иерархизировано, разграничиваясь по ступенькам продолжительностью жизни населения. На высшей социальной ступеньке находятся государственные управленцы – змееносцы, а во главе самого государства стоит Совет четырех, сочетающий в управлении террор и методики психического воздействия. Основу культурной политики планеты Торманс составляет систематическое оглупление населения. Исследователи творчества Ефремова полагают, что, помимо общей критики им идей тоталитарного государства, в «Часе Быка» критиковался маоистский Китай[355].

О катехонической сущности Советского Союза

Советский Союз неправильно было бы, так как это делалось до сих пор, рассматривать исключительно в качестве исторического феномена. Безусловно, если он прекратил существование, то, значит, были некие несоответствия контексту эпохи, актуальным вызовам. Анализ этих несоответствий важен для понимания сущности СССР, но недостаточен. На Советский Союз целесообразно посмотреть не только через призму истории, но и через призму будущего, футурологическую перспективу. Советский проект и был по сути своей прыжком в будущее. И погиб СССР именно ввиду того, что он значительно опередил свое время. Но минуло с его гибели тридцать лет, и запрос на СССР обнаруживает все большую актуализацию. Социальное расслоение мира достигло своего исторического максимума, расчеловечивание человека приобрело характер антропологической инволюции, цифровой тоталитаризм создает реальную угрозу установления мировой неофашистской диктатуры, современные практики образования и культуры ведут объективно к дебилизации молодежи, а трансгуманистические технологии и вовсе позволяют ставить вопрос о финале существования человечества. Все очевиднее становится запрос на альтернативу, которая бы вывела мир из того тупика, в который он оказался заведен в рамках системы капитализма. Такую альтернативу представлял в XX столетии Советский Союз, и его гибель, ставшая снятием этой альтернативы, вызвала соответствующие кризисные последствия.