— Ох ты, нежить, мать твою растудыть!.. А ну стой! Брось бутылку, куда поволокла?! Вот же ж зараза!.. — послышался от костра рассерженный голос конюха Потапа.

Кусты зашевелились, затрещали — на бережок выскочила образина, бережно прижимая к себе большую бутылку шампанского. Ей оставалось сделать два шага и скользнуть под родную кочку… Но тут чудище приметила-таки девица:

— А-а!! Кикимора!!! Мамочки!.. — завопила она, оглушив своего поклонника. И подхватив юбки, ломанулась в кусты.

Артур ошеломленно обернулся и невидящими глазами уставился на замершую в обнимку с бутылью нежить.

— Где? Ты чего, ополоумела? Примерещилось, что ли? — и поплелся, запинаясь, за подругой.

Отмерев, кикимора, радостно пританцовывая, затолкала в норку под кочкой сначала добычу, а потом протиснулась сама, поболтав на прощанье в воздухе своими лягушачьими задними лапами.

Винченце довольно усмехнулся: приятель был не настолько пьян, чтоб списать сию «избирательную слепоту» на действие вина. Следовательно, случайный этот эксперимент лишь подтвердил эффективность эликсира. Того самого, что на именинах подсыпал в угощение сын кухарки. Ну что ж, этого он и добивался. В ближайшие полгода всему «высшему обществу» округи не суждено на личном опыте удостовериться в существовании нежити, нечисти и прочих существ, оставаясь в твердой убежденности, что все это сказки необразованных деревенских жителей. Даже если в отсутствие дозорного (чему виной, помнится, был сам Винченце) оная совершенно распояшется…

Вскоре спокойствие на островке совершенно восстановилось. Перепуганную девицу успокоил Артур, уверив, что в темноте за кикимору она приняла ветку дерева. А конюх просто промолчал, справедливо опасаясь, как бы пропажу шампанского не списали на его счет. Благоразумный человек. К нему Винченце и направился.

Нашелся конюх, как и положено, возле лошадей, недалеко от вновь разгоревшегося костра.

— О, Потап, ты сегодня есть трезвый, как рюмочка? — улыбнулся Винченце.

Тот, увидав внезапно вынырнувшего из темноты итальянца, ухнул, точно филин, да, признав, рассмеялся баском.

— Как стеклышко! — заявил он весело. — Так точно, господин синьор! Разве ж можно иначе, коли господа нынче гулять изволили? Кто ж, окромя меня, приглядывать-то за ними будет? Вот уж, когда обратно доставлю, там и вознаградюсь.

— Верно мыслишь! — похлопал мужика по плечу Винченце. И добавил: — Если Артур Генрихович быть про меня спрашивать, скажешь, что я уехать. Находить редкий растений и срочно возвращаться в усадьба, выгонять эссенция.

— Ась? Кого выгонять? — вытаращился конюх.

— Делать экстракт, — пояснил итальянец.

— Ох, слово-то какое мудреное! — еще больше напугался мужик. — Не запомню, помилуйте, господин синьор!

— Ну как это по-вашему? Траву нашел полезную, редкую — и покамест не завяла, поеду из нее делать настойку. Теперь понял?

— Понял, чего не понять? Про настойку-то мы завсегда понятливые. Коня вашего отвязывать?..

Ночью выхожу во двор —

По нужде приспичило…

Там меня встречает черт,

Косым рылом лично!

Стали тут на мне портки

Шибко неприличные…

Феликс стал привыкать к бессонным ночам. И к службе своей сторожем тоже. Нынче он уж три раза обошел кругом спящее селение: изучил все тропки, пробирался задворками, тише мечтающей залезть в курятник лисицы. И ничего.

Близился рассвет, тишины ничто не нарушало. Нечисть не показывалась, точно затаилась нарочно.

Чернели в темноте дома, без единого огонька дворы. Все двери предусмотрительно заперты — чего раньше в деревне никогда не делали, но окна распахнуты настежь, откуда на вольный простор вырывался дружный, в унисон, храп обитателей.

Как-то само собой Феликс оказался у дома старосты. Ни за чем, так просто.

Здесь тоже все было спокойно, тихо. И темно. Высокая изба стояла, точно замерев, настороженно уставившись в ночь чернеющими окошками, удивленно распахнутыми наличниками-ресницами. Только в верхнем окне, из глубины горницы мерцал золотистый отсвет свечи.

Феликс толкнул калитку, ступил во двор. Не пройдя и двух шагов, наткнулся на какой-то тонкий ремешок, натянутый на уровне груди. В кустах у забора тихонько звякнуло… Поднырнув под подозрительную «струну», Феликс двинулся было дальше и задел ногой еще один ремешок — в трех вершках от земли. Послышалось глухое треньканье, будто вдалеке в один миг промчалась тройка. Феликс отступил назад, ощутив, что толкнул пяткой нечто мягкое. Раздался душераздирающий, нечеловеческий вопль. От неожиданности взмахнув рукой, задел еще пару таинственных ремешков, наступил на что-то длинное, скользкое, — потерял равновесие и упал. Шумно и со звоном. Дверь распахнулась, с громким топотом с крыльца сбежала Глафира — в ночной рубашке, с распущенной косой. В одной руке она держала лампу, в другой сжимала ружье.

— Стой, убью!! — крикнула она, с трудом поднимая клонящийся к земле тяжелый ствол.

— Кажется, я уже убился, — простонал Феликс.

— Ой, это что, это ты?.. — Девушка отвела от его носа дуло, вместо него сунула в глаза тускло горящий светильник, — Какого лешего тебя сюда понесло?! Ты мне весь прожект сорвал! Я два часа в темноте все это развешивала, а ты!.. Зачем явился?

— Проведать, как ты тут. А тут… — проворчал Феликс.

Поднявшись и выпутавшись из ремешков, ранее служивших конской сбруей и помочами, а ныне ставших ловушкой на вампиров, он потребовал объяснений.

— Да чего объяснять, непонятно, что ли? — удивилась Глаша. — Упырь приходит, за ремешок дергает — звенят бубенцы, я просыпаюсь и стреляю! Скажи спасибо, что тебя не пристрелила, — сверху-то из горницы не видать.

Феликс сказал «спасибо».

Обернувшись, он увидел, как сзади с дорожки в кусты смородины Василий утаскивает за хвост большую рыбину, за которой на протянутой через жабры веревочке волочились две рыбки поменьше. Выходит, его угораздило наступить сначала на кота, потом на кошачий ужин…

— Спер-таки! — всплеснула руками Глаша, едва не выронив ружье. — Вот дедушка тебе хвост-то открутит! — пригрозила в темноту.

— Ты им хоть пользоваться умеешь? — спросил Феликс, вновь осторожно отводя ствол в сторону от себя.

— А как же! — гордо кивнула Глаша. — Дедушка меня давным-давно научил. Вот только дробь не нашла, так что зарядила солью. Но в книжках пишут, для упырей это самое оно…

От дома старосты Феликс побрел наверх по склону, к часовне.

Черной тенью его нагнал Глафирин кот, пристроился сопровождать — то плетясь, как хвост, по пятам, то рысью забегая далеко вперед. Поднимая из высокой травы голову, прислушивался, всматривался в невидимые шорохи. В общем, всячески изображал занятой вид, якобы не замечая присутствия человека. Но и отставая, не оставлял без своего присмотра.