Часы в большой столовой пробили семь. Иван Петрович с заднего крыльца вышел на двор, прошел на конюшню и отвязал молодого и резвого своего жеребца. Жеребец с испуганным восторгом посмотрел на него и негромко заржал. Иван Петрович потрепал его по скользкой спине и вдруг заметил, как сильно дрожат его пальцы.

– Должно: от наливки, – подумал он горько. – Ведь пью каждый день. Что с того? Помогает…

Ему почему-то стало казаться, что все, что он видит сейчас вокруг себя, он видит в последний раз, но это не пугало его, а, напротив, наполняло сердце какой-то блаженной и кроткою радостью. Он медленно, шагом выехал со двора. Полевая дорога, на которой он вскоре очутился, казалась бледно-фиолетовой в сгущающихся сумерках. А как хорошо, как свободно дышалось! Он поднял голову к небу, вся кровь отлила от его лица, по кудрям побежали холодные мурашки…

«Господи! – вдруг подумал Иван Петрович. – Ежели бы я не чувствовал Тебя, я бы и не любил так сильно…»

И тут же спросил сам себя:

«Кого я люблю?»

Княгиня Ахмакова в тяжелом сиреневом сарафане, в хрустальном ожерелье, под которым проступали две яркие красные родинки, с кудрявою черноволосой косой, как будто живая, была перед ним. Она шла по мокрой меже рядом с лошадью, держалась за повод. Иван Петрович опустил правую ладонь и медленно погладил ее по голове. Волосы были слегка влажными. Она подняла лицо, взглянула на него своими рассеянными бирюзовыми глазами и вдруг улыбнулась так просто, светло!

«Вот видишь? – сказал он. – Ведь все так и вышло, как я говорил. Что ж ты раньше не верила?»

Она виновато пожала плечами. И вдруг хлынул дождь. Он хлынул так яростно, бурно и громко, что сразу исчезло и поле, и лошадь, и лес вдалеке, и само даже небо. Осталась лишь темная эта вода. Иван Петрович начал шарить в темноте руками, пытаясь опять нащупать ее черноволосую голову, ее лоб, плечи, но под руками его были потоки. Он спрыгнул с лошади, ноги увязли в мягком, проваливающемся месиве, шагнул в черноту и споткнулся, упал. Упал в грязь лицом и остался лежать, а лошадь, почувствовав это, дыханьем, горячим и нежным, дышала над ним, не двигаясь с места, лишь переступая тихонько копытами.

Нашли его утром. Он был еще жив. На руках перенесли в дом, переодели во все сухое, уложили, укутали, как младенца, послали за лекарем. Лекарь приехал немедленно.

– У вашего сына удар, – сказал он печально. – Молитесь. Он молод. Быть может, подымется. Я не ручаюсь…

Маменька хотела упасть ему в ноги, Анисьюшка и девушки поддержали ее.

Иван Петрович Белкин скончался вечером на следующий день, так и не придя в сознание. Благодаря усилиям соседа и друга его покойного батюшки, переславшего рукопись Александру Сергеевичу Пушкину, все пять повестей были напечатаны под общим названием: «Повести покойного Ивана Петровича Белкина».