Катерина IV, также известная как Катерина Рыжая, была тихой рыжей девочкой в очках в красной пластмассовой оправе; ее я встретил на уроках игры на скрипке, и она играла прекрасно, а я почти совсем не умел, потому что мне было лень заниматься, и четыре дня спустя она бросила меня, потому что предпочла пианиста-вундеркинда по имени Роберт Воэн, который потом сыграл сольный концерт в Карнеги-холле в одиннадцать лет, так что, наверное, она сделала правильный выбор.

В пятом классе я гулял с K. V, которую считали самой противной девчонкой в школе, из-за которой начинались эпидемии вшей, но она внезапно поцеловала меня в губы на продленке, когда я пытался читать «Гекка Финна» в песочнице, и это был мой первый поцелуй, а позже в тот же день она меня бросила, потому что мальчики противные.

Потом, после шестимесячного затишья, я встретил Катерину VI во время третьей поездки в лагерь для умных детей, и мы встречались семнадцать дней, это рекорд; она отлично лепила горшки и подтягивалась на турнике, а я никогда не умел ни того, ни другого, и хотя из нас получился бы прекрасный атлетически-интеллектуальный гончарный дуэт, она все равно меня бросила.

А потом я перешел в средние классы, и начались жуткие проблемы с популярностью, но когда ты в самом низу шкалы, есть один плюс – иногда тебя жалеют, как, например, шестиклассница Катерина Добрая, очень милая девочка; она носила спортивный купальник, за который ее все время дергали сзади и называли пиццей, потому что у нее были проблемы с прыщами, хотя все было вовсе не так уж страшно, и она бросила меня даже не потому, что подумала, что я порчу ее и без того плохую репутацию, а потому, что считала, что наш одномесячный роман плохо сказался на моей учебе.

Катерина VIII была не такой уж милой, и мне, наверное, сразу нужно было это понять, потому что ее звали Катерина Баркер, как злую собаку, которая лает, но она пригласила меня на свидание, хотя потом назвала уродом без лобковых волос и сказала, что никогда не станет с таким встречаться, – и все это было чистой правдой.

K. IX училась в шестом классе, а я в седьмом, и она на тот момент была самой красивой из моих Катерин, потому что у нее был милый подбородок, ямочки на щеках и кожа всегда загорелая, как у тебя, и она думала, что если будет встречаться с мальчиком постарше, то станет крутой, но ошибалась.

Катерину X – и да, я уже тогда понял, что это ужасно странная статистическая аномалия, но мне в этот раз хотелось не Катерину, а просто девочку, – так вот, Катерину Х я завоевал в лагере для умных детей, да, ты правильно догадалась, встав перед ней во время занятий по стрельбе из лука и сказав, что меня пронзила стрела Купидона; она была первой девочкой, которую я поцеловал по-французски, но я не знал, что делать, и просто высовывал язык как змея, и совсем скоро она сказала, что хочет, чтобы мы были просто друзьями.

С K. XI мы даже не встречались, а просто ходили в кино и держались за руку, а потом ее мама сказала, что ее нет дома, и эта Катерина мне больше никогда не звонила, но, по-моему, она тоже считается, потому что она держала меня за руку и она называла меня гением.

В начале второго семестра девятого класса у нас появилась новенькая из Нью-Йорка, она была богатой, но ее саму это бесило; она любила «Над пропастью во ржи» и сказала, что я напоминаю ей Холдена Колфилда, наверное потому, что мы оба – самовлюбленные лузеры, и я ей нравился, потому что знал много языков и прочитал много книг, а потом она бросила меня через двадцать пять дней, потому что хотела мальчика, который не тратил бы столько времени на чтение и изучение языков.

Тогда я уже познакомился с Гассаном и был влюблен в брюнетку с голубыми глазами из школы, которую всегда называл Катериной Несравненной; Гассан был как Сирано[86]и подсказал мне, как завоевать ее любовь, потому что, как мы знаем по истории с Катриной, Гассан в этом неплохо разбирается, и это сработало, я любил ее, и она любила меня, и это продолжалось три месяца, до ноября десятого класса, когда она наконец порвала со мной, потому что – цитирую – я был для нее одновременно «слишком умен и слишком туп», и это была первая из дурацких абсурдных причин, по которым Катерины меня бросали.

Череду таких причин продолжила всегда одетая в черное Катерина XIV, с которой я познакомился той весной, когда она подошла ко мне в кофейне и спросила, читал ли я Камю[87], а я читал его и сказал об этом, а потом она спросила, читал ли я Кьеркегора[88], Кьеркегора я тоже читал и сказал об этом; когда мы вышли из кофейни, то уже держались за руки, и в моем новом сотовом был записан ее номер телефона; она любила гулять со мной по берегу озера, где мы наблюдали за тем, как волны бьются о берег, и именно там она сказала, что в жизни есть только одна главная метафора – вода, бьющаяся о камни, потому что, сказала она, и вода и камни от этого страдают; а потом она бросила меня в той же кофейне, где мы встретились тремя месяцами ранее, сказав, что она – вода, а я – камень и мы будем биться друг о друга, пока от нас ничего не останется, а когда я заметил, что воде ничего не делается от того, что она вызывает эрозию камней у озера, К. XIV с этим согласилась, но все равно меня бросила.

Тем же летом в лагере я познакомился с K. XV, у которой были большие карие глаза, как у щенка, и о ней хотелось заботиться, но она не хотела, чтобы я о ней заботился, потому что она была очень независимой феминисткой, и я нравился ей потому, что она считала меня великим мыслителем своего поколения; но потом она решила, что я никогда не стану – снова цитирую – художником, и это, видимо, плохо, хотя я никогда и не заявлял, что я художник, и если ты меня внимательно слушала, то знаешь, что я сам признаю, что горшки лепить не умею.

После ужасного затишья я встретил Катерину XVI на крыше отеля в Ньюарке, Нью-Джерси, во время Академического декатлона, когда учился в десятом классе; у нас был настолько бурный и страстный роман, какой только может случиться за четырнадцать часов во время Академического декатлона, то есть нам даже пришлось выгнать из комнаты трех ее соседей, чтобы там целоваться, но потом, когда я завоевал только девять золотых медалей, облажавшись в риторике, она бросила меня, потому что дома в Канзасе у нее был мальчик и она не хотела бросать его, так что бросить пришлось меня.

С Катериной XVII я познакомился, не буду врать, в Интернете, в январе следующего года; у нее был проколотый нос с кольцом, еще она знала много необычных слов, связанных с инди-роком, кстати, слово «инди» я узнал от нее, и было интересно слушать, как она рассуждает о музыке, а однажды я помог ей красить волосы, но потом, три недели спустя, она бросила меня, потому что я был эмо-ботаник, а она искала тру-эмо.