Усмехнувшись собственной шутке, комендант продолжал:

— Единственное населенное место на сотни миль вокруг — Форпост, а это пограничная зона, и стража встречает всех прибывающих.

Они подошли к входу к крепости, и комендант остановился.

— Оглянись, парень. Посмотри на небо. — Ког поднял голову. — Думаю, это последний раз, когда ты его видишь. — Он сделал знак рукой, и стражники повели молодого Ястринса по лестнице.

Бывший вестибюль стоял совсем пустой — огромное помещение, в каждой стене которого было по нескольку дверей. Каменный пол истерся за столетия; они пересекли зал и вышли через другую дверь.

— Это был главный зал, — сказал комендант. — Теперь мы устраиваем здесь пирушки.

Стражники засмеялись.

Кога ввели в помещение, которое при былом хозяине, видимо, принадлежало управляющему крепостью. Теперь здесь устроили контору — большой стол был завален пищей, пустыми винными бокалами и бумагами. По столу пробежала крыса, и комендант махнул рукой, чтобы спугнуть ее.

Он снял тяжелый плащ и бросил его на стул.

— Ну, посмотрим, что нам пишут, — пробормотал он и развернул документ Кога. — Значит, сквайр Когвин Ястринс?

Ког хранил молчание.

— Я комендант Зирга. Служил сержантом в личной гвардии отца герцога Каспара. Вот это, — он указал на свое лицо, — получил в битве при Калеш-Каре, когда был не старше тебя. Ну, и в награду они дали мне эту работу. Раз в год у меня неделя отпуска, я могу съездить в Форпост и потратить свое золото на шлюх и пойло. Все остальное время я забочусь о заключенных. Ну, мы друг друга понимаем. Ты не будешь буянить, и мы поладим. Ты приехал сюда умереть — рано или поздно, и от тебя зависит, как ты проживешь срок от сего дня до того времени, когда мы сбросим твой прах с утеса. — Он махнул бумагами Кога и продолжал: — Тут говорится, что с тобой должны хорошо обращаться, — значит, дадим тебе немного больше еды и поселим в башне, а не в подземелье. Эти, в подземельях, быстро помирают. Обычно и двух лет не протягивают. А наверху — там и солнце светит, и воздух свежий. Зимой холодновато, но летом зато ветерок. У меня там есть ребята, которые сидят и пятнадцать, и двадцать лет. Значит, наверху будешь жить… вот только руку тебе правую отрубим.

Комендант сделал знак стражникам, они подхватили Кога под мышки, немного приподняв так, что ноги его не касались пола. Они вытащили его в зал, потом — вниз по длинной лестнице и не то пронесли, не то проволокли по длинному коридору.

— У нас тут нет хирургических инструментов, так что приходится ходить в подземелье, когда надо что-нибудь отрубить, и все такое, — сказал комендант. Бывает, кто-нибудь из парней порежется или поцарапается, а рана у него загниет — вот и приходится отхватывать помаленьку.

Они прошли мимо стражника, который сидел на табурете у стола, и комендант велел ему:

— Принеси бренди.

Стражники втащили Кога в комнату, которая когда-то явно использовалась для пыток.

— Иногда герцог присылает нам людей, которых хочет строго наказать, и мы ведем их сюда. Бывало, и с тем, что осталось от прежнего времени, мы могли сделать немало, но, как видишь, — он указал на кучу ржавых инструментов, лежащих на полу на грязной соломе, — для нас настали трудные времена. Нет уж тех хороших вещиц, что были. Остались только всякие щипцы, ножи да прочая мелочь. — Он показал железное кольцо на потолке. — Какой там был крюк! Повесишь туда, бывало, какого-нибудь парня, и он кричит себе несколько дней кряду. Но потом крюк сломался. Я послал заказ на новый, но в Опардуме никто и не почесался.

Стражник принес бренди, и комендант велел:

— Разожгите огонь.

В комнате находилась большая жаровня — должно быть, на ней калили пыточные инструменты, и стражник быстро развел огонь при помощи соломы и огнива. Он подкладывал дрова, пока пламя не разгорелось посильнее.

— Нагрейте клеймитель, — приказал комендант и улыбнулся Когу: — Мы же не можем допустить, чтобы ты истек кровью.

Ког не двигался. Ему хотелось вырваться, сражаться, бежать, но он понимал, что ситуация безнадежная. Он знал, что если надеется спастись, то сопротивляться нельзя. Надо просто выдержать.

Комендант скинул камзол, под которым оказалась грязная белая рубашка. Он подошел к стене, взял большой тесак и положил его на огонь.

— Раньше у нас уголь был. Я так мог нагреть меч, что и сломать его можно было — вот как. Главное — прижечь рану. Раньше, когда у меня был уголь, я мог бы отрубить тебе руку таким горячим клинком, что обрубок совсем не кровоточил бы. Теперь обходимся дровами. Если клинком не получится, там, где будет кровить, прижжем прутом для клеймения.

В огне лезвие стало алым через несколько минут, и комендант дал знак начинать. Стражник, который не держат Кога, взял пару мехов — такими пользовались кузнецы — и начал нагнетать воздух, дрова разгорелись ярче, вверх полетели вихри искр.

Ког был в смятении. До этой минуты он думал, что ему как-нибудь удастся спастись. Как говорил комендант, он мог бы убежать от стражников, переплыть пролив…

Вдруг его цепь дернули, он потерял равновесие и почувствовал, как за пояс его схватили крепкие руки. Один из стражников держал его, а другой, потянув за наручник, положил его руку на деревянный стол. Быстрым движением комендант схватил меч с огня и одним взмахом отсек Когу кисть руки.

Ког закричал от невыносимой боли, в глазах у него потемнело. Комендант глянул на рану, потом взял прут и прижег кровоточащий сосуд. Прут он бросил обратно в огонь, взял бутылку с бренди и сделал изрядный глоток.

— Такая работенка мне не по душе, сквайр. Ког едва мог стоять — сознание покидало его.

— Я бы предложил тебе выпить, — сказал комендант, — но заключенным запрещено давать крепкие напитки. Правила есть правила. — Он вылил немного бренди на обуглившуюся культю, оставшуюся от правой руки Кога, и добавил: — Но мне довелось однажды чисто случайно обнаружить, что, если налить немного бренди на рану, она не так сильно потом нарывает. Он кивнул стражникам. — Уведите его. Северная камера, третий этаж.

Стражники потащили Кога, который лишился чувств прежде, чем они дошли до лестницы.

Ког мучился невыносимо. В культе правой руки пульсировала боль, тело терзала лихорадка. Он то приходил в себя, то снова проваливался в забытье, а временами его посещали сны и видения.

К нему приходили воспоминания — то ему казалось, что он лежит в лихорадке в фургоне, который едет к Кендрику, после того как его нашли Роберт и Паско. А то вдруг ему снилось, что он у себя в постели в Ролдеме Р1ли Саладоре, пытается проснуться после кошмара, чувствуя, что если пробудится, то все будет в порядке.

Иногда ему случалось очнуться — внезапно, с сильным сердцебиением, — и тогда он видел холодную комнату, в которую серый свет и холодный ветер проникали сквозь высокое окно. Потом он снова падал в забытье.