— Вы правы — я не коллекционер, но и в милиции не работаю. Я — частный детектив.

— У нас даже такие уже есть?! — Ройтман усмехнулся. — Очень люблю детективы Чейза и Картера Брауна. Исходя из вашей любви к перевоплощению и интеллектуальным ловушкам, вы придерживаетесь методов старины Шерлока Холмса?

— По заданию клиентки я расследую пропажу коллекции золотых изделий, принадлежавшей гражданке Любови Гавриловне Фроловой.

— У Любы пропало ее золотишко?! — Антиквар нахмурился. — Я этого не знал… Коллекцией это трудно назвать, но там были вещи и в самом деле уникальные. Это наводит на мысль, что смерть Любы не была добровольной — вокруг нее крутилось столько всякого сброда! Я ей об этом неоднократно говорил, предупреждал, а она, закончив один любовный роман, с головой окуналась в следующий. Любила повторять, что женщина живет, пока может любить и быть любимой, а без этого и жизнь ни к чему. Поэтому, узнав о самоубийстве Любы, я посчитал это завершением любовного романа, который ее смертельно поразил…

— Вы сказали, что ее постоянно окружали подозрительные личности. Вы можете кого-нибудь из них назвать? — Конечно нет — я никого из них не знал и знать не желал. Достаточно было посмотреть им в глаза и понять, почему они прилепились к стареющей женщине. Мне было мерзко с ними общаться, и их имена я не запоминал, но мнение о них высказывал довольно резко, поэтому Люба не знакомила меня с ними.

— Жаль. И все же я не удержусь от вопроса: куда могли подеваться ее золотые вещи? Где она их хранила?

— Как — где? В старинном сейфе, конца девятнадцатого века, — очень надежная система. Он вмонтирован в стенку спальни.

— Извините за следующий вопрос — откуда вы знаете о сейфе? В каких отношениях вы были с ней, если она с вами делилась многими сокровенными вещами?

— О сейфе я знаю, потому что этот сейф, как и квартира, — антиквар сделал паузу, глядя прямо в глаза Олегу холодным немигающим взглядом, каким, наверное, смотрит кобра перед броском, — моего отца. Да, да, моего отца, зубного техника Ройтмана Шая Израилевича. В этой квартире я родился, вырос, познал родительскую любовь и… страшное горе.

— Любовь Гавриловна кем вам приходится? — спросил ошарашенный Олег.

— По степени родства — никем, а вообще — всем. Она была мне матерью, сестрой, подругой по детским играм. Самое главное — она спасла мне жизнь.

— Она всего на четыре года старше вас… — начал было Олег, но антиквар его прервал:

— На восемь лет — ей в ноябре должно было исполниться шестьдесят семь. Ей хотелось быть вечно молодой, и в двадцать лет она сделала себя вновь шестнадцатилетней. Были для этого и другие причины.

— У нее было много золотых вещей, с ваших слов, даже уникальных, — откуда они у нее? Остались от вашего отца?

— Нет. Это длинная история, которую я никому не рассказывал. Люба умерла, и пропажа ее золота наводит на мысль, что ей помогли уйти в мир иной. Поэтому я расскажу вам историю Любы Фроловой — может, она поможет найти ее убийцу.

Люба — что ЭТО?! — Роза Генриховна кипела от возмущения, словно свершилось нечто ужасное, в корне перевернувшее ее жизнь; она держала в руке белоснежный батистовый платок с серыми следами пыли. — Если ты будешь так убирать, то мы скоро утонем в грязи и нас съедят крысы!

Люба, шестнадцатилетняя девчонка с четырьмя классами образования в сельской школе, стояла навытяжку перед хозяйкой, потупив взгляд. Она знала, что оправдываться перед ней — пустая затея, этим можно только себе навредить. Пусть хозяйка погремит немного, она быстро отойдет и успокоится. Глядишь, через часок велит подать чай и саму Любу пригласит к столу, угостит баранками и вареньем. Хозяйка была женщиной доброй, только очень вспыльчивой и помешанной на чистоте в квартире. Нарочно ходит с батистовым платочком и в каждую щель его сует, а если обнаружит пыль, с ней делается истерика. Ей надо, чтобы краны блестели, фарфоровый унитаз был белее платья невесты, чтобы не было и пылинки под многочисленными шкафами, буфетами, кроватями, а по полу можно было кататься, как на льду, или смотреться в него вместо зеркала. А Люба выросла в деревне, тяжелого физического труда не боялась, но там было достаточно полы в доме мокрой тряпкой быстро протереть и пыль, где видно, смахнуть, ведь главное, чтобы огород был в порядке, куры накормлены, корова выдоена и трудодни в колхозе, несмотря на малолетство, заработаны.

Может, и осталась бы в деревне Люба, а через годик вышла бы замуж — от женихов отбоя не было, уж больно красивая и фигуристая она была, словно актриса. Раз в месяц приезжала в село передвижная кинобудка и показывала фильм в избе-читальне, которая не могла вместить всех желающих. Проще было летом: дождавшись темноты, пускали фильм на свежем воздухе, а зрители приносили с собой скамеечки. Вот тогда это и случилось — провинилась Люба, проморгала — уточку у нее почти из-под носа украла выдра, за это мать и не пустила ее смотреть очередной фильм. А приезжий киномеханик Володя давно заприметил красивую девчонку, которая всегда ухитрялась занимать место перед экраном. А тут видит — нет девчонки. Вот он и сказал-пошутил:

— А где же ваша, — он запнулся, так как имени не знал, — актриса? Без нее фильм показывать не буду.

Деревенский народ доверчивый — принял его слова всерьез. Отрядили к тетке Марусе посланца со строгим требованием: отпустить Любу кино смотреть, иначе из-за этого может общество пострадать. Любу отпустили — а как же, общество нельзя гневить! — и с тех пор к ней приклеилось прозвище Актриса. Люба была в восторге: это же не как у Дуньки, прозванной Рыжей, или как у Соньки — Очкарички, хотя та очки не носила, а только раз взяла у деда Димыча, чтобы покривляться, позабавить ребят. А тут — Актриса! И сразу у Любы зародилась мысль ею стать, когда немного подрастет. А кто лучше может рассказать про актрис, как не сам киномеханик? Стала она его после киносеансов расспрашивать, что да как, каким образом становятся актрисами? Он ей многое рассказал, они и опомниться не успели, как Люба перестала быть девицей. А киномеханик оказался женатый, к тому же комсомолец, активист комячейки, поэтому ему и было доверено важное задание — нести кинокультуру в деревню. А Люба комсомолкой не была — плохая успеваемость в школе, и не активная она — себе на уме.

Киномеханик порядочный попался, помог ей устроиться в городе, в самом Киеве — домработницей. И не к кому попало, а к актрисе драматического театра Розе Генриховне Берсаковой, хотя по мужу она была Ройтман. Роли у нее были небольшие, но на сцену она выходила часто и даже порой что-то говорила. А это для Любы было пределом мечтаний.

Роза Генриховна иногда брала ее вместе со своим сыном в театр на спектакли, где она была занята, проводила за кулисы, представляла артистам: «Это мой сын Михаил, а это его гувернантка Люба», — избегая называть ее домработницей. Так звучало солидней, хоть и по-старорежимному. Артисты гладили Мишу по головке, иногда совали ему конфеты. Мужчины-артисты разглядывали Любу с нескрываемым восторгом, женщины-артистки — с презрением: «Подумаешь, красотка нянька!» Роза Генриховна была всегда начеку и отваживала мужчин-актеров, которые желали рассказать Любе много интересного и даже дать наедине урок актерского мастерства.