– Может, охрану вам выделить? – в раздражении спросил он наконец.

– Лучше танк. Права у меня есть.

– Все хохмочки строишь. Ты где сейчас?

Адам назвал адрес.

– Оперативная машина в разгоне. Освободится – пришлю. Ждите. Сами никуда не суйтесь.

– Вы это серьезно?

– У нас только что подстрелили охранника. Почтальон. Компрене?

– Взяли?

– Ушел. Наш парень жив, но тяжелый.

– Сидим и ждем. – Шутить Адаму расхотелось. Какие уж тут шутки.

Он не успел положить трубку, как раздался звонок в дверь. Почти сразу щелкнул замок. Адам остро ощутил отсутствие пистолета…

– Ну, наконец-то! – преувеличенно весело сказала Лионелла. – Все, все, теперь за стол… – И речь сменилась неразборчивым шепотом.

Вита подошла к Адаму сзади и легонько шлепнула по плечам:

– Отбой. Расслабься.

– Да я вроде бы… – Адам смутился. – Очень заметно?

– Внешне – почти нет, – сказала Вита.

– Понял. А кто пришел?

– Понятия не имею. Но кто-то свой. Чужие так не ходют. – Вита произнесла последнюю фразу специальным шпионским голосом.

– Может, пойти чего помочь?

– Помочь? Нам уже ничто не поможет. Стол накрыт.

И правда, все давным-давно было выставлено на стол, плотненько, почти без зазоров: приборы, бутылки, бокалы, искрящиеся салатницы, наполненные многоцветными произведениями кулинарно-художественного искусства и прикрытые пленочкой, чтобы не подсохли, блюда с колбасками, ветчинками, розовыми ломтиками подкопченного сала, вазочки с оливками и солеными рыжиками, посыпанными колечками свежего лука, целые и нарезанные помидоры, огурчики разной степени солености и остроты, композиция из прозрачной семги, с фиолетовым отливом тунца и темно-красного кижуча… Золотисто-коричневая курица «Полет», уже освобожденная от бутылки, но сохраняющая гордую осанку и размашистость в движениях, заключенная в большой прозрачный термос, медленно приближалась к своему аэродрому в центре стола. Размером она была с хорошего петуха, но отличалась плавностью и изяществом бедер…

Потрясенный Адам хлопнулся на первый попавшийся стул и спросил:

– Это сколько нас тут ртов?

– Пять! – бодро отрапортовала Лионелла и снова упорхнула на кухню.

– И все это надо съесть? – робко прошептал он.

– Ты, главное, начни, – посоветовала умудренная опытом Вита. – Когда станет невмоготу, сделаем «нормандскую паузу». Знаешь, что это такое? Откидываешься на спинку стула, с чувством выпиваешь большую рюмку водки, а лучше кальвадоса, но я не знаю, остался ещё у папы кальвадос, – и сидишь пять минут. После этого внутреннее пространство расширяется, открываются второе дыхание и третий глаз.

– А сфинктеры?

– Полковник! – укоризненно воскликнула Вита.

– Виноват-с. Имел в виду четвертое измерение. Которое тоже открывается. После большой рюмки кальвадоса. А также пятая сторона света, шестое чувство…

– Адам, ты руки мыл? – сурово спросила Вита.

– …седьмой спутник, восьмой день недели…

– Молодой человек, а я вас вспомнил! – Академик при полном параде возник в дверях столовой. – Мы с вами вели интереснейшую дискуссию, так некстати и, я бы даже сказал, хамски прерванную этими космическими бандитами. На чем мы остановились?

Адам открыл рот. Закрыл. Набрал воздух…

– Максим Леонилович, мне тут руки надо… – И, не договорив, позорно бежал.

– Папа, он хотел сказать «Леонидович», – ненатурально скучным голосом сказала Вита. – У него был тяжелый перелет из Бейрута, потом начальство насело, потом кошелек сперли…

– Украли, – автоматически поправил отец.

– Нет, украли – это когда насовсем. Именно сперли. Потому что потом отдали. Представляешь, в каком он состоянии? С ним сейчас ни о чем сложнее бутербродов лучше не разговаривать. Я вон про кальвадос вспомнила, так он даже бредить начал. Кстати, там на донышке ещё осталось?

– Обижаешь! – Максим Леонидович нырнул в свой кабинет и вынырнул с четырьмя экзотическими бутылками. – Что тебе налить?

– «Изабеллу». Я после Зоны не оклемалась.

– Крепленое? – удивился он.

– Зато виноградное, натуральное, сладкое. Мне сейчас нужно: спирт, глюкоза, кофеин.

– Может, лучше «Токай»?

Вита тут же подставила фужер и, предупреждая возможные возражения, пояснила:

– Сюда больше влезет. Кстати, а кто у нас пятый элемент?

– Не уверен, что ты её помнишь. Августа, моя двоюродная…

– Почему же не помню? Очень даже помню. Это которая с лысыми кошками?

– Какие-то кошки были… и может быть, даже лысые. Надо будет спросить.

Вернулся Адам.

– Руки у меня чистые, – сказал он и даже предъявил их как доказательство. – А совесть – нет. Я на кухне, пока Лионелла Максимовна не видела, слопал кусок колбасы. Я знаю, что это поступок, недостойный офицера. И джентльмена. Но уж очень кушать хочется… такие запахи…

– Гхм… – смутился академик. – Действительно, сколько можно!.. Нелла! – с выражением повторил он для жены. – Ну сколько можно ждать!

– Все, все, все. – Лионелла была само спокойствие. – Никто уже никого не ждет, просто Густочке надо привести себя в порядок. Она по дороге встретилась…

– …с форменными неандертальцами. Я имею в виду, что эти неандертальцы были в форме! – На сцене появилось новое действующее лицо, устремилось к столу, вывалило на ближайшую тарелку ближайшего салату и в полминуты срубало. – Звыняйте, панове, – пояснило оно после сдавленного глотка, – перенервничала. Надо срочно заесть.

– Неприятности надо запивать, – со знанием дела поправил её академик. – Что предпочитаете, миледи?..

– Ма! – страшным шепотом выясняла тем временем Вита. – А на какого черта вы её сегодня одну выпустили? Да ещё в таком виде!

– Не уследили! – виновато оправдывалась Лионелла Максимовна. – Я на кухню, а она – шасть…

Вид у Густочки вполне гармонировал с именем и профессией – доцент-археолог: большие круглые очки, толстая растрепанная коса, белая блузка с воздушными рукавами в бантом на груди и синяя юбка-полуклеш с наскоро замытыми пятнами.

Выяснилось, что Густочка, чьи интересы нервно метались между поздним палеолитом и ранним Средневековьем, не выдержала праздности и на второй день пребывания в столице метнулась в библиотеку: добыть какие-то труды, недоступные в провинции. Первый день её под смехотворным предлогом удерживали в квартире, на второй – выдумать ничего не успели, а сказать правду, естественно, постеснялись. И Густочка едва-едва не влипла, как говорится, «по самое здрасьте».