- Складно… складно, - улыбнулся сыщик. - А как же возраст Ирины? Березинской истории около тридцати лет, а жене Руднева всего двадцать пять. Загадка природы!

- Может, она скрывает возраст? - неуверенно предположила Ева.

Она понимала, что с цифрами не поспоришь. А жаль! Так все хорошо связывается.

- Сомневаюсь. Выглядит Ирина моложе своих лет, и ее паспорт супруг мог видеть неоднократно. Только не говори, что паспорт поддельный, а на лице она сделала пластическую операцию.

- Не буду, - надулась Ева.

- Кстати, если мы все же допустим, что в смерти Ершовой и Рудневой повинна Ирина, то как быть с остальными?

- У нас нет данных о других случаях. В милиции могли напутать.

- Тебя ли я слышу?! - с притворным изумлением воскликнул Смирнов. - Тогда не объяснишь ли заодно, каким способом Ирина отправляет женщин в мир иной? Черная магия сюда не вписывается. А? «Пришлая» колдунья никак не может быть Ириной Рудневой, даже с бо-о-ольшой натяжкой. Разумеется, оборотень может принять любое обличье… и возраста у него нет. Он не стареет.

- Вот именно! - разозлилась Ева. - Ты правильно подметил.

- Надеюсь, ты не успела сообщить Гордею Ивановичу, что он женат на оборотне?

- Хватит язвить. Лучше скажи, что удалось узнать у Локшинова.

Сыщик помрачнел.

- Ничего.

- Ка-а-ак?

- Представь себе. Он наотрез отказывается говорить на тему Березина, «собачьего» дома, своего пылкого романа и попытки самоубийства. Все отрицает! Мол, сестра Лиза наболтала лишнего по женской склонности преувеличивать, фантазировать и выдавать одно за другое. На фото он взглянул мельком, позеленел и заявил, что не имеет понятия, кто это. Я ему не верю. Демьян Васильевич скрытен и замкнут неспроста.

- Ты оставил ему визитку? - уныло спросила Ева.

- Да. Хотя вряд ли у Локшинова появится желание позвонить.

- Почему он не идет на откровенность? Боится?

Смирнов помолчал, рассматривая рисунок на скатерти - водяные лилии. Он не знал ответа.

- Человек, который решился на суицид, обыкновенно имеет проблемы с психикой, - наконец сказал сыщик. - Он необщителен, насторожен и в каждом видит врага. Насчет Локшинова я судить пока не могу - подождем, понаблюдаем. На мстителя он не похож. Его что-то гложет… то ли страх, то ли… черт знает!

- Придется тебе еще раз съездить в Березин, - решительно заявила Ева. - Хочешь, поедем вместе? Надо разыскать кого-нибудь, кто знал бывшего жениха Кати Зотовой. Женщина, к которой он ушел, наверняка жива.

- А покойная мама Иры как же?

- Вот и проверим, - отмахнулась Ева. - Покажем «преподобной Евлании» фотографию Мавры Ершовой. У нее память получше, чем у брата.

- Есть еще священник из Троице-Сергиевой лавры, которому исповедовалась Екатерина Максимовна, - напомнил Смирнов.

- Да ты что? Во-первых, мы не знаем, кто он. Во-вторых, тайна исповеди нерушима. Он ничего нам не скажет.

Игнат Серебров не спал, он ворочался с боку на бок, измучился и наконец встал. За стеной, в соседней комнате кашляла жена. Эти звуки напоминали ему о том, как он виноват перед ней.

Он вышел на балкон - беззвездное небо дышало сыростью. Городские огни проступали сквозь туман. Игнат наслаждался прохладным воздухом с запахом назревающего дождя. Сырость вызвала ухудшение здоровья Зои - ее организм отказывался бороться с болезнью, сдавался.

- За что ты наказываешь меня, Господи? - прошептал Игнат в черноту ночи.

Вместо ответа зашумели кронами деревья внизу, во дворе.

Господин Серебров поймал себя на запретных мыслях, глухо застонал. Жена в тяжелом состоянии, а он думает о… Боже, как мерзко, отвратительно! Но он не мог избавиться от этих постыдных, гадких воспоминаний. Ощущая себя облепленным несмываемой грязью, он, тем не менее, купался в ней, упивался ею, как наркоман, увязший в страшных и одновременно пьянящих иллюзиях.

Вчера Игнат Николаевич привозил домой хорошего врача. Тот долго провозился с Зоей, подробнейшим образом ее расспрашивал, выслушивал легкие и бронхи, велел сделать дополнительные анализы и назначил принимать новые дорогостоящие лекарства.

- Весьма редкий, странный случай, - сказал он ожидающему в гостиной Сереброву. - Не буду утомлять вас медицинскими терминами… в общем, картина следующая: лекарства, которые принимала ваша супруга, не поправили, а усугубили положение. Сердечная и дыхательная функции тесно взаимосвязаны, поэтому… впрочем, вы все равно не поймете всех тонкостей. Да и не нужны они вам.

На вопрос о диагнозе доктор произнес длинную фразу, из которой ни слова невозможно было понять.

- На что мы можем рассчитывать? - попытался уточнить Игнат.

- На Всевышнего, батенька мой, - отвел глаза знаменитый эскулап. - Только на Него. У вашей супруги развивается блокировка… - он махнул рукой с тщательно отполированными, ухоженными ногтями. - Опять я увлекаюсь научными пояснениями! Человеческое тело - тончайшая штука. Если вы думаете, что медицина в этом полностью разбирается, то боюсь вас разочаровать: мы делаем хорошую мину при плохой игре. Увы, увы! Признаюсь без опасений, так как мы с вами люди интеллигентные.

Доктор спросил за визит баснословный гонорар и, преисполненный важности, согласился выпить с господином Серебровым по рюмочке коньяка.

- Вызывайте, сударь, если понадоблюсь, - пожимая на прощание руку Игната, сказал он. - Дело движется к развязке… - он осекся, засуетился и поспешил скрыться за дверями.

Серебров молча постоял, тупо глядя на захлопнувшуюся за врачом дверь, вернулся за стол, налил себе полную рюмку коньяка и залпом выпил. Он хотел выловить у себя внутри какие-то чувства, эмоции… но напрасно. Оглушительная пустота звенела в голове, в сознании же застряла одна мысль: «Я стану свободен и смогу… раз она тоже этого хочет. Никто не узнает».

Он гнал эту мысль, но она не уходила. Она разрасталась и становилась огромной, как гора… черной и огнедышащей. Она показывала на Игната пальцем и дико, истерически хохотала.

- Я схожу с ума… - он смахнул выступившую на лбу испарину. - Что же это такое?! Я тоже болен?

До сих пор у него не ладились две вещи - личная жизнь и отношения с дочерью. Теперь все выглядело гораздо хуже. Смолоду он считал себя порядочным человеком, способным на неразумный порыв, на ошибку - но достойным уважения. Сейчас и этого не было.

Когда доктор, уходя, сказал: «Дело движется к развязке», в душе Игната молнией полыхнуло: свобода! Теперь он сможет… И тут же разряд ушел в землю, потух, сменился тайным раскаянием и горем. Зоя прожила с ним бок о бок многие годы, терпеливо сносила его равнодушие, периодические депрессии, ужасные выходки Карины, возникающие, как в каждой семье, неурядицы. Она умела все сгладить, найти компромисс, не мучила себя недовольством, а его - упреками, никогда ничего не просила. Лучшего друга, жену трудно представить. И чем он заплатил Зое за преданность и любовь?