— А как вы думаете, не тяготится ли князь своей зависимостью от мнения дружины? — спросил Мишка сразу всех собеседников, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вроде бы полновластный правитель, землей повелевает, суд и расправу чинит и… все прочее, что князьям надлежит, но всегда приходится ему помнить, что дружина может сказать: «Без нас решил — без нас и верши». А по любому важному делу — пир устраивай да мнение дружины выслушивай. И постоянно от людей своих слышать: «Дай, дай, дай!» Дай злата, дай власти, дай безнаказанности, дай гордыню потешить, и чем больше даешь, тем больше хотят…

— Ой, бедняжка! Нам чего теперь, дырка сзаду, поплакать над тяжкой княжьей долей?

— Плакать ни к чему, а вот подумать было бы полезно! — не принял Мишка язвительной тональности, раскрутившейся по ходу препирательств между Егором и Семеном. — Вспомнить, к примеру, что ты делаешь, когда у тебя ладья или насад при погрузке излишне на один борт кренится?

— Тьфу, балаболка! Ладья-то тут при чем, дырка сзаду…

— А все-таки, что делаешь?

— Чего, чего… груз перекладываю, чтобы…

— Чтобы, значит, противовес был?

— Нет, дырка сзаду! Чтобы за борт груз выпал! — Похоже, «адмирал Дрэйк» начал дозревать до аргументации типа «сам дурак». — Что ты дурь-то всякую…

— А что может стать противовесом, если дружина ладью княжьей власти на один борт кренит?

— Э?..

— Наша тысяча, — негромко, но очень весомо и неожиданно для собеседников вставил Треска. — Которая из сотен слагаться будет.

«Сэр, вы это слышали? НАША! Ай да мэтр Треска! То-то он род оседлал — политику сдержек и противовесов на интуитивном уровне сечет!»

— И этот туда же! — Семен шлепнул ладонью по доскам кормового настила. — Нам только и дела, что княжьи заботы разбирать, дырка сзаду! Своих собственных нам мало уже! Вы каким местом думаете-то?..

— Да уж, вестимо, не тем, в котором дырка! — не дал Семену договорить Мишка. — А чем мы, по-твоему, сейчас занимаемся? Набег на Туровские земли отбиваем! Как раз то, что должен был бы сам князь с дружиной делать. Но он же с братьями в Степь ушел.

— Ну и что?

Семен Дырка, несомненно, уже все понял и сопротивлялся только из упрямства, а может быть, просто хотел, изображая горячность, выжать из Мишки побольше информации, но разговор-то велся не только для него, а и для Трески, хотя и тот тоже, надо понимать, прекрасно видел, к чему клонят Мишка и Егор.

— Ну и то! — немного повысил голос Мишка. — Коли дружина спросит Вячеслава Владимировича Туровского: «Кто ты без нас?», — он может смело отвечать: «Князь!», — ибо есть у него, кроме служилой дружины, земская — от земли Погорынской. Нет! — Мишка выставил ладонь в сторону собравшегося что-то сказать Семена. — Без ополчения, с одной только дружиной князь прожить не может — это значит, что его земля не приняла, «путь указать» могут, или другой князь со стола сгонит. Но у нас-то не просто ополчение получится, а ПОЛК Погорынский! Кованая рать, ни умением, ни оружием, ни доспехом служилой дружине не уступающая. Да еще пешцы. — Мишка ткнул указательным пальцем в сторону Трески. — Да еще и ладейная рать. — Указательный палец уставился на Семена Дырку. — А с этим у князя Вячеслава и вовсе кисло — нету у него ладейной рати, на купеческих ладьях дружину возит, если нужда приходит.

Насчет последнего пункта Мишка вовсе не был уверен в своей правоте, но собеседники-то были информированы еще хуже, так что особого риска не предвиделось.

— А коли есть у князя противовес дружине, власть его этим только укрепляется. Сразу же слабеют руки, которые его то и дело за полы хватают и свободно шагать не дают, ибо появилась этим рукам замена.

— Вот так-то, други любезные. — Егор пристально глянул поочередно на Семена и Треску. — И обижать нас в таком разе князь своим людям не даст — нужны мы ему. Любовь и согласие с нами князю требуются. Одна беда — с чего ему быть уверенным в нашей верности? А ну как вознамеримся ему «путь указать»? Одно дело — сейчас мы Туровские земли защитим, а другое дело — как бы не сказали: «Без тебя отбились, так зачем ты нам?»

— И что? — Вот теперь в голосе Семена зазвучала искренняя заинтересованность, а не желание раззадорить собеседника. — Как князя в том уверить?

— Да очень просто! — Егор ухмыльнулся и пожал плечами. — Показать, что воевода Корней Агеич держит тысячу Погорынскую под своей рукой твердо — без своевольства и пререканий. Воевода, который князем Вячеславом обласкан и златой гривной пожалован. Мол, ныне мы ту гривну отработали — земли твои от напасти защитили, а будешь с нами и далее по-доброму, отслужим не единожды и сторицей.

«Ничего себе! „Без своевольства и пререканий!“ И это звучит из уст сочувствовавшего бунтовщикам десятника, которому лорд Корней полбороды секирой отмахнул! Блин, что с людьми карьерные перспективы делают!»

— Так что думали мы посмотреть, получатся ли у нас две сотни для Погорынской тысячи — Огневская и… — Егор вопросительно глянул на Треску.

— Уньцевская! — отозвался на невысказанный вопрос дрегович.

— Да, Огневская и Уньцевская. Но, не выходит… пока. Сказать воеводе с уверенностью мы ничего не можем, а коли нет уверенности… так и вовсе ничего нет. Вот так.

— Это почему же? — возмутился Семен. — Да что вы знаете, чтобы так вот судить?

— Знаем, Семен Варсонофьич, знаем, — отозвался Мишка. — Кабы не знали, не стоять бы сейчас Ратному на своем месте, да и вообще не быть. Ты не подумай чего плохого, мы к тебе со всем уважением. Ты и ладейщик изрядный, и не робкого десятка — не смылся же от Пинска на первой же ладье, до конца там был. Да и в бою себя выказал, хоть и ранен был… но мало этого. Не обижайся, но мало.

— Чего ж вам еще-то? Ну я прям не знаю… дырка сзаду! Ты что, смеешься?

Ответить было что. Мишка собрался процитировать Великую волхву — об умении сохранять достоинство в любых обстоятельствах, привести в пример Треску — в трудный час принял на себя ответственность за род, не торгуясь и не спрашивая, какая ему от этого выгода… да много еще можно было бы сказать. Мишка уже набрал в грудь воздуха, но с берега вдруг донесся крик Роськи:

— Минька!!! Ми-и-инь!!! Митька нашелся!!!

Вот тут его не смог бы удержать на месте не только предостерегающий взгляд Егора, но даже и попытка все троих собеседников хватать руками. Мишка сиганул на берег прямо с кормового помоста, упал, не удержавшись на ногах, поднялся и кинулся навстречу крестнику, продолжавшему орать, словно находился на другом берегу Припяти:

— Митька!!! Нашелся!!! Живо-ой!!!

Сентябрь 1125 года. Полесье

Лес… Нет, это было не просто пространство, покрытое растительностью, это был ЛЕС — огромное, подавляюще могучее живое существо, мудрое какой-то своей, непостижимой для человеческого разума мудростью, беспощадное своими, им же порожденными и им же соблюдаемыми законами, спокойно-равнодушное отсутствием кого-либо или чего-либо, способного сколь-нибудь заметно поколебать или изменить предписанное его законами течение событий. Что ему было до нескольких десятков людей, воображающих, что они идут через лес, а на самом деле поглощенных ЛЕСОМ без всякой гарантии того, что когда-нибудь они будут им отпущены? Не смогут понять и подчиниться его законам — никогда и никуда из чащи не выйдут, а поймут и подчинятся — может быть, и выйдут, а может быть, и нет. ЛЕСУ для того, чтобы сбылось либо первое, либо второе, даже не потребуется обращать внимание на еще одну кучку людишек, затерявшуюся на его просторах, — все свершится само, в потоке событий, который перетекал из бесконечности в бесконечность до появления людей и который будет так же перетекать после их исчезновения.