— Вот как? — сказал Мартин Бек.

— Да. Но потом я, конечно, буду продолжать ее разыскивать, — спокойно сказал Монссон. — Я дам тебе знать, когда найду ее. Такие вот дела. Пока.

— Пока, — автоматически попрощался Мартин Бек.

Он еще долго сидел с телефонной трубкой в руке, хотя его собеседник уже положил свою. Он вздохнул и высморкался.

Монссон явно был из тех людей, которых лучше всего не дергать, а предоставить им возможность действовать самостоятельно.

В субботу, первого июня, Монссон вместе с женой улетел в Румынию. Он хотел основательно отдохнуть во время своего трехнедельного отпуска и должен был вернуться не раньше дня летнего солнцестояния, точнее говоря, в понедельник, двадцать четвертого.

Вместе с ним, наверняка, улетели и все мысли об утопленнике, а также размышления и возможные версии относительно жизни Олафсона и его мелких афер, потому что за время отсутствия Монссона из Мальмё почти ничего не было слышно, а если и поступали какие-то сведения, то они не представляли ни малейшего интереса для Мартина Бека.

В июне в отпуск отправился не только Монссон. Несмотря на многочисленные намеки на то, что полицейским не следует уходить в отпуска до того, как состоятся выборы, ряды полиции таяли на глазах. Всеобщие выборы должны были пройти в сентябре, поэтому ожидалось, что июль и август окажутся беспокойными месяцами, и большинство полицейских спешили использовать свои отпуска. Меландер перебрался в свой летний домик в Вермдё, а Гюнвальд Ларссон и Рённ уехали в Арьеплуг, где без остатка посвятили себя загоранию до черноты под ярким солнцем и рыбалке теплыми летними ночами.

Разговаривали они в основном о хариусах, лососях, форелях и различных типах наживки. Иногда на лицо Рённа набегали тучки, и он не отвечал, когда к нему обращались. В эти моменты он размышлял об исчезнувшей пожарной машине, хотя вслух об этом никогда не упоминал.

Хаммар думал только о своей приближающейся отставке и о том, чтобы за оставшееся время ничего не случилось.

Мартин Бек размышлял над тем, почему ему безразлично, идти в отпуск или не идти. Он просиживал целыми днями в Вестберге и занимался обычной текущей работой, а все свое свободное время посвящал раздумьям о том, как уклониться от того, чтобы отмечать день летнего солнцестояния вместе с женой и ее братцем.

Колльберг временно исполнял обязанности старшего инспектора и вынужден был перебраться в отдел расследования убийств главного управления. Оба эти обстоятельства доставили ему мало удовольствия. Он ненавидел раскаленный, как печь, кабинет на Кунгсхольмсгатан, потел и проклинал все на свете, а в перерывах между проклятиями думал о том, как ему хочется оказаться у себя дома, рядом с женой, и о том, что сейчас это его единственная радость.

Меландер рубил дрова возле своего летнего домика и с любовью думал о своей уравновешенной жене, которая в это время загорала голышом, лежа на одеяле за домом.

Монссон на Черном море вглядывался в сизо-серый потемкинский горизонт и удивлялся, как они ухитряются строить социализм и выполнять их пятилетние планы за три года в стране, где 40 градусов в тени и нет газированного виноградного сока.

В двух с половиной тысячах километрах к северу Гюнвальд Ларссон как раз надевал туфли и спортивную куртку и мрачно глядел на шерстяной свитер Рённа, отвратительного сине-красно-зеленого цвета с оленями на груди.

Рённ ничего не замечал, потому что в это время думал о пожарной машине.

Бенни Скакке сидел у себя в кабинете и перечитывал рапорт, который только что написал. Он размышлял над тем, скоро ли ему удастся стать начальником полиции и где он будет находиться, когда это произойдет.

Каждый был поглощен своими собственными мыслями.

Никто не думал о Мальме, Олафсоне или четырнадцатилетней девушке, которая сгорела заживо в мансарде дома на Шёльдгатан.

Такое, по крайней мере, создавалось впечатление.

В пятницу, двадцать первого июня, накануне дня летнего солнцестояния Мартин Бек совершил поступок, из-за которого почувствовал себя преступником впервые с тех пор, когда ему было пятнадцать лет и он подделал подпись матери в справке о его болезни, чтобы прогулять школьные занятия и поглазеть на гитлеровский линкор, приплывший с визитом в Стокгольм.

В его поступке не было ничего особенного, и большинство людей отнеслись бы к нему, как к совершенно естественному. В нем не было даже ничего преступного, как не преступно лгать, если перед этим вы не клали руку на Библию и не клялись говорить правду.

Он всего лишь сказал своей жене, что не сможет поехать с ней и Рольфом, потому что в связи с выполнением особого задания обязан в выходные дни находиться на службе.

Это была откровенная ложь, и он произнес ее громко и отчетливо, глядя жене прямо в глаза. Средь бела дня. Накануне самого солнечного, самого длинного и самого прекрасного дня в году. Более того, ложь явилась результатом заговора, в котором участвовало еще одно лицо, обещавшее молчать, если возникнут нежелательные расспросы.

Этим лицом был исполняющий обязанности старшего инспектора.

Звали его Стен Леннарт Колльберг, и роль его как организатора была слишком очевидной и вовсе не двусмысленной.

Подоплека заговора, если можно так выразиться, состояла из двух частей. Во-первых, Мартин Бек не испытывал удовольствия от перспективы провести два или, того хуже, три отвратительных дня вместе со своей женой и пьяным шурином. Эти дни казались ему еще более невыносимыми, потому что его дочь Ингрид была в Ленинграде на каких-то курсах по изучению языка и не смогла бы в трудный момент поднять ему настроение. Во-вторых, в распоряжении Колльберга был летний домик родственников его жены в Сёрмланде, и он уже переправил туда достаточное количество еды и веселящих напитков.

Таким образом, у Мартина Бека хватало оправдательных аргументов в пользу своего поведения, однако, он очень переживал из-за того, что ему пришлось солгать. Он понимал, что нельзя это делать постоянно, и пытался в душе оправдаться тем, что так уж сложилась ситуация. Пройдет много времени, и он поймет, что именно в этот момент он, может быть, чересчур запоздало, решил изменить всю свою жизнь. Он переживал не потому, что был полицейским, так как ничто не указывает на то, что полицейские лгут реже других людей или шведские полицейские лгут реже, чем иностранные. Имеющиеся данные говорят как раз об обратном.

Дело в том, что для Мартина Бека это был вопрос личной этики. Пытаясь оправдать свое поведение, он изменял определенным фундаментальным жизненным принципам. И только будущее покажет, выиграл он от этого или проиграл.

Однако в любом случае, впервые за долгое время у него был приятный и почти беззаботный уик-энд. Его беспокоила лишь собственная ложь, но он без особого труда на время задвинул ее куда-то в уголок подсознания.

Колльберг оказался выдающимся организатором и конспиратором и исключительно хорошо подобрал компанию. Слово «полиция» упоминалось нечасто, они веселились и почти совсем забыли о своей ежедневной, не слишком приятной работе.