Однако для большинства людей, переживавших тяжелую утрату или ставших свидетелями жестокости и насилия, дороги назад нет, нет возврата к прежней наивности. У них уже появилось доказательство, что дурное может случиться и без всякой на то причины. И жизнь не всегда так уж разумна. Они понимают, что судьба может наносить удары снова и снова. Смерть друга. Гибель любимой. Убийство, совершенное без всякой причины, только ради того, чтобы посмотреть, как умирает человек.

Но на Бью ужасы жизни не оставляли отметин. Он не понимал, что не властен над ходом событий. Да и о контроле над ними он задумывался меньше всего. Сидит себе преспокойно и ест кашу, подкрепляется перед рабочим днем. И спится ему прекрасно, потому что в его сознании мать его находится в частной лечебнице и вернется домой со дня на день. А Клео просто надоело жить в Египте, и она уехала.

Слишком давно Дэниэл не спит. Он уже не может как следует сосредоточиться.

— Ферма Радклиффа? — переспросил он. — Но на ферме Радклиффа нет сарая. Был когда-то, но сгорел вместе с домом.

— Нет, сарай там есть. Еще один, — уверенно сказал Бью.

— Откуда ты знаешь?

— Видел. Когда мы с Перси почту развозили. Он не туда свернул, и мы очутились у сарая. Дорога там вся заросла сорняками. Перси своей машиной много их смял.

— И вы видели там сарай? — Дэниэл навалился на стол, пристально глядя на брата. — Ты уверен?

Бью, зачерпнув еще ложку каши, проглотил.

— Ну да, большой старый сарай. С такой штуковиной для ветра на крыше.

— Флюгер?

— Ага, — кивком подтвердил Бью. — Флюгер такой.

Бью был приметлив на детали. Если он говорит, что на сарае флюгер, значит, и правда есть.

— А наверху на нем — свинка.

Дэниэл моментально схватил со стола ключи от фургончика и ринулся к двери.

— Спасибо, Бью!

К ней прикасаются чьи-то холодные руки. Переворачивают ее на спину. Что-то стискивает руку выше локтя. Будто широкая резиновая лента. Кто-то похлопывает ее по руке, трет.

Укол. Острая пронзительная боль. Резиновая лента спадает. Исчезает куда-то земля.

Разливается по венам восхитительное тепло, оно растекается по всему телу, успокаивая, унося тревоги. Так хорошо, все страшное уже позади. Клео улыбается. Вздыхает. Ее засасывает в черноту.

Дэниэл ехал по узкой дороге, ведущей к ферме Радклиффа, сердце у него колотилось все чаще.

Вот и место, где когда-то стоял дом; остался от него только цементный фундамент да кирпичный камин. Налево, через дорогу, небольшой холм, заросший кустарником. Когда-то на этом месте стоял и большой коровник. Но он сгорел в ту же самую ночь, когда запылал и дом. Дэниэл знал, что участок по-прежнему принадлежит Радклиффам, но после пожара они бросили фермерство и переехали в город.

Какое-то подобие дороги тянулось мимо того места, где прежде стоял сарай. Сорняки так разрослись, что фургончику тут не проехать. Дэниэл, выключив зажигание, вылез, захлопнув за собой дверцу.

Тут так тихо и мирно.

На ближайшем дереве пели птицы. Солнце палило ему голову. Он отправился по тропинке, отметив, что недавно тут кто-то проходил. Сломаны стебли сорняков, сорваны листья.

Но это ничего не значит. Здесь отличное местечко для пикников. Он и сам пол-лета гонял из укромных местечек влюбленных, чувствуя себя при этом диким лицемером.

Теперь тропинка пошла по пыли. Сорняков стало поменьше, в земле недоставало влаги, чтобы питать их.

Тропинка привела его к сараю. Красный, как и большинство подобных строений в округе. Индивидуальность в Египте не поощрялась.

Вокруг него буйно разросся кустарник. На крыше виден флюгер. В точности такой, как описывали Бью и Клео. С одной стороны в сарае ворота, такие большущие, что в них мог бы проехать комбайн. Рядом дверь обычная: на петлях, укрепленная диагональным деревянным брусом от верха до низу.

Дэниэл, подняв металлическую щеколду, толкнул дверь — низ ее заскрежетал по плоскому камню, заменяющему порог. Дэниэл шагнул в сарай.

Сарай сделан по старинке: балки тесаны вручную, все крюки тоже. Старые сараи — это нечто особенное, типичная черта Америки, которую так мало ценят. Дверей и всяких потайных закоулков тут побольше, чем в ящике фокусника.

В сарае царила темнота, только косые лучи света просачиваются сквозь грубо сколоченные доски, падают через рваную дыру в крыше. Налево загоны, где когда-то держали скот; в центре массивные косые балки поддерживают второй этаж, оттуда сбрасывали охапки сена на конвейер, чтобы вязать на зиму снопы. Направо сушилка, такая же темная и проплесневевшая, как и весь сарай.

В построенном на склоне холма сарае получилось три этажа: нижний — под полом: деревянный пол гулко отзывался на шаги Дэниэла, указывая: под ним — пустота. Дэниэл осторожно прошелся, зная, как ненадежны старые деревянные строения. Носок его ботинка за что-то зацепился. Он шагнул назад.

Кольцо.

Металлическое, вделанное в пол кольцо. Расшвыряв полусгнившую солому, Дэниэл отодвинул доску, продел пальцы в кольцо и потянул, дивясь тому, с какой легкостью поднялась крышка.

На ум всплыли слова Клео: в сарае есть дыра, черная яма.

Заглянув в открывшееся отверстие, Дэниэл разглядел пол, заваленный соломой. А вокруг пятна света чернота. Пустота.

— Клео! — крикнул он в черноту.

В ответ — только эхо его голоса. Но потом Дэниэл расслышал слабый звук, больше всего напоминающий писк. «Котенок», — решил он. Но на всякий случай крикнул еще раз:

— Клео!

И опять в ответ послышался странный писк. Но на этот раз погромче, и теперь это было больше похоже на человеческий голос.

Лестница, ведущая в подвал, была сделана из такого же древнего дерева, как и сам сарай, и не внушала доверия. Но выбора не было. Дэниэл осторожно спустился по ней, ноги его по щиколотку погрузились в солому. Дэниэл огляделся, давая глазам возможность привыкнуть к потемкам.

— Клео?

Нет, все-таки он спятил — рыщет по сараям в поисках женщины, которая давным-давно уехала за тысячу миль отсюда.

— Клео?

Из темноты раздался слабый стон. На этот раз определенно человеческий.

Он двинулся на звук, глаза его постепенно привыкали к мраку, и он различил контуры тела у стены.

Подойдя ближе, Дэниэл разглядел бледный овал лица, обрамленного буйно вьющимися волосами. Он упал на колени рядом.

— Боже мой! — чужим голосом воскликнул он. — Клео!

Он дотронулся до ее обнаженной руки. Ощутил под ладонью холодную бескровную кожу.