Оформление виз в консульском отделе посольства Франции не заняло много времени, так как у обоих в паспортах были наклеены прежние шенгенские визы. Купив подробнейшую карту Парижа на русском языке и кое-что из одежды, супруги некоторое время колебались, брать ли с собой сына, но потом Лёша неожиданно сильно простудился и был оставлен на попечение двух бабушек и двух дедушек. В аэропорту Charles de Gaulle взяли такси в сторону Рамбуйе (Rambouillet) и, не доезжая до того пункта, свернули налево, сверяя маршрут по карте, присланной Жераром Анри. Немного поплутали, и вот с вершины холма перед ними окружённый каменным забором небольшой двухэтажный замок, старинное сооружение средневековья, поддерживаемое рачительными владельцами в состоянии, которое можно назвать практически идеальным. Жерар Анри сам вышел открыть ворота, и рядом с ним стояла молодая неприметная девушка в джинсах с модными дырками на коленях и босая. Гостям из Москвы он представил её как свою внебрачную дочь Брижитт ( Brigitte). Отправив девушку следить за подготовкой обеда, Жерар Анри повёл гостей в отдельный домик. Там всё было уже готово. Перед гостями во всём своём старомодном великолепии предстали роскошная спальня с балдахином из парчи, кабинет с камином и огромным телевизором, большим монитором iМac на письменном столе, шикарной гостиной с роялем, изготовленным в первой половине XIX века в Германии, отделанной мрамором ванной комнатой, где все стены и потолок, исключая стену у ванны, были зеркальные, просторным туалетом со стоящими рядом двумя унитазами и биде. Везде были люстры ручной работы с хрустальными подвесками.

– А два унитаза рядом зачем? Чтобы не прерывать приятное общение в ответственный момент опорожнения кишечника? – спросила Илона, зайдя в туалет. Жерар Анри ответил, что не он такое соорудил и не ему разрушать ранее созданное.

– В таком случае прошу обоих мужчин удалиться для тестирования унитаза! – потребовала Илона. Оба ушли в большую гостиную. Саша, разглядывая портреты и картины на стенах, поинтересовался:

– Если Огюст Лекруа был богатого и знатного рода, то почему он имел невысокое звание лейтенанта?

– Точного ответа у нас нет, но я подозреваю, что он не поладил с самим Бонапартом, которого в нашей семье никогда не считали великим. Во многих домах есть его бронзовые бюсты, но здесь нет ни одного! А вот и Брижитт, что скажешь? Как там насчёт еды?

– Всё готово! – отрапортовала девушка, и Саша заметил дизайнерский маникюр и педикюр на пальцах её рук и босых ног.

– Тогда прошу в наш дом! – пригласил хозяин. Брижитт, несмотря на прохладную погоду, осталась без обуви и на вопрос Илоны ответила, что так ходит с пяти лет.

Просторный холл с отделкой деревянными панелями и обилием зеркал, причудливо отражающих и забавно искажающих все предметы и людей, производил впечатление добротной роскоши. За холлом была просторная комната, точнее, зал со столом примерно метров восемь в длину и не менее трёх в ширину, и по обе длинные стороны стола стояли тяжёлые стулья с высокими спинками. Жерар Анри поинтересовался, как предпочтительнее гостям сидеть: двое против двоих или всем рядом, и был выбран первый вариант. Всё заказано в ресторане, повар и официанты тоже оттуда, пояснила Брижитт. На её конопатеньком луноподобном личике с крошечным носиком пуговкой не просматривались никакие эмоции. Такие лица не запоминаются и буквально тут же исчезают из памяти, подумал Саша. Ему не раз приходилось и раньше встречаться с французами, и он не мог не сделать вывод, что красивой французскую нацию не назовёшь. «Нечего было сжигать ведьм, колдуний и проституток! Ведь это был сливки национальной французской породы! В России коммуняки тоже уничтожили или выгнали за границу самых породистых людей, оставив уродов и недоумков, а потом даже такой нормальный человек, как актёр Вячеслав Тихонов, считался слишком аристократичным для ролей грязных пролетариев», – он пустился в мысленное сравнение ситуации с красивыми людьми в России и во Франции. Тема истребления человеческой красоты и нетерпимости быдла к прекрасному всегда интересовала Сашу, и теперь, видя перед собой невзрачных Жерара Анри и Брижитт, он снова вернулся к ней. Но он тут же подумал, что делать выводы в первый день преждевременно.

Разговор за столом коснулся гастрономических тем. Гостям было предложено фуа гра (foie gras), которое понравилось Саше, а Илона съела всё, что было на тарелке, только мобилизовав свою выдержку и изобразив всю гамму чувств на своём, сверх обычного, серьёзном лице. Саша вспомнил, как она ещё недавно инструктировала его:

– Если в гостях тебя угощают гадостью, съешь её с соответствующим выражением на морде, но никоим образом не отказывайся. Папа был во Вьетнаме и ел такую дрянь, что за столом сказать неприлично. Но он корчил гримасу, и косоглазенькие всё понимали.

– Мадам, неужели фуа гра вам не нравится? – приторным голоском спросила Брижитт. Илона бросила на девицу мимолётный взгляд, полный злости.

– A vrai dire (по правде говоря), – начала Илона, но тут же скривилась и выпила рюмку «Courvoisier», запив всё стаканом минералки, сделала глубокий выдох и продолжила:

– Ко всему надо привыкать.

В кабинете хозяина осмотрели коллекцию великолепного домашнего музея. Там были образцы холодного оружия примерно за 300 летний период, и, что особенно заинтересовало Сашу, фотографии в многочисленных альбомах, где были совсем мутные дагерротипы 1840-х годов, сельские пейзажи, виды Парижа до капитальной реконструкции центра города под руководством барона Османа (baron Haussmann) во второй половине XIX века, низкорослый император Наполеон Третий в парадном мундире и со смешной бородёнкой на коне во время какого-то парада, баррикады на парижских улицах в смутное время Парижской Коммуны, восхваляемой леваками всех мастей, церемонии инаугурации президентов Франции, начиная с Тьера (Tiers) и кончая де Голлем (de Gaulle), городские пейзажи Парижа в начале прошлого века, немцы в оккупированном Париже, генерал де Голль, принимающий парад на Елисейских Полях 14 июля 1960 года, уличные бои 1968 года, похороны Эдит Пиаф в 1963 году, похороны де Голля в 1970 году. Жерар Анри пояснил, что его прадед, дед и дядя были известными фотографами, снимки которых публиковались журналами многих стран, в первую очередь французскими и американскими, до 1917 года российскими, но ни разу – советскими. Вообще, пояснил он, десятилетиями Запад игнорировал СССР, и СССР отвечал взаимностью. Это глупо, но весь мир натворил уйму глупостей похуже. К сожалению, многим до сих пор не стыдно, а кое-кто даже считает все глупости большими историческими достижениями, со вздохом констатировал Жерар Анри.

– Но даже в то страшное время в СССР постоянно пробивалось французское кино! Мне об этом рассказывал покойный отец, – ответил Саша. – В России всегда была тяга к французской культуре.

Ответ Жерара Анри оказался неожиданным:

– Может быть, я покажусь вам непатриотичным, но я обожаю не французскую, а итальянскую культуру. Мать Брижитт была итальянкой, и моя дочь стала плодом нашего безумного романа в Венеции, когда я был молод. Брижитт знает итальянский и хочет выйти замуж за итальянца из Турина. Я же женился на слегка офранцузившейся Кристине, её имя звучит похоже на её родном украинском языке, только они чётко читают букву «аш».