наступающим праздником святой пасхи Христовой. Дай Бог, чтобы свет Христова Воскресения всегда освещал путь Вашей жизни, по которой вы идете, неся радость и счастье людям.

С братской любовью во Христе

наместник Псково-Печерского монастыря

Архимандрит Гавриил

И с еще одним замечательным человеком познакомил Миронов отца, когда они были на концертах в Пскове. Это был Семен Степанович Гейченко – директор музея-заповедника в Пушкинских Горах. Еще родителя Миронова были дружны с этим человеком, да и сам он его хорошо знал. И так сложилось, что свой последний день рождения Миронов отмечал у Гейченко, в Пушкинских Горах.

А концерты с участием Папанова и Миронова проходили так. Папанову отдавалось первое отделение, в котором он отдавал предпочтение классической прозе, поэзии. Мне кажется, что так он компенсировал тягу к серьезным драматическим ролям, которые невозможно было сыграть в Театре сатиры. Это мог быть Пушкин, он любил читать отрывки из «Евгения Онегина» или «Медного всадника». На телевидении даже был снят фильм, в котором Папанов читал «Медного всадника». В его репертуаре была и современная поэзия. Например, помню, как он читал с эстрады «Две коляски» Ножкина. В нашем доме сохранилась целая библиотека современной поэзии, собранная отцом.

Второе отделение концерта отдавалось Андрею Александровичу Миронову. В его выступлениях царили шутки, легкая эстрадная песня, смех. Рудольф Фурманов вспоминает: «Когда Андрей выходил на сцену – легкий, блистательный, элегантный – никто даже не мог заподозрить, что порой это дается ему с ужасной болью. У него был часто повторяющийся фурункулез, и это доставляло Андрею много физических страданий. Он весь был изрезан, шрамы от удаленных нарывов покрывали его тело. Сильные нарывы появлялись под мышками. Иногда после выступлений вся рубашка его была в крови. Видимо, перенесенные во время войны в раннем детстве болезни как-то отразились на состоянии организма в целом, так как заболевание то отступало, то повторялось вновь, но окончательно не излечивалось. Периодически Андрей ложился в больницы».

Отдача на концертах Папанова и Миронова была стопроцентной. Ведь это особое свойство таланта – выкладываться до конца, до сгорания на концерте, на спектакле, на репетиции, ничего не экономя. В Театре сатиры было два таких актера, способных на подобное творческое самосожжение. У них было очень много общего, например грустные глаза – глаза лучших и честнейших представителей своего поколения. В одном случае – поколения, опаленного войной, в другом случае – поколения «шестидесятников». Веселая улыбка, безотказно вызывающая ответную реакцию радости, добра и света. Театр стал их главной любовью, и они оба ценили его превыше всего. Не было такого случая, чтобы они опоздали на спектакль. Как-то я спросила отца, как они ухитряются вернуться вовремя из самых удаленных уголков страны? Он ответил, что для них добраться до Москвы не проблема. Они летали в кабинах гражданских экипажей, когда не было билетов. Их сажали в свои самолеты военные летчики, «подбрасывая» на подмосковные военные аэродромы. Бывали и перелеты на вертолетах. Не было случая, чтобы их не узнали и не помогли с билетами или машинами. Конечно, Миронов был очень популярный актер, но он знал себе цену, умел сохранять дистанцию и при этом оставался интеллигентным и доброжелательным к людям.

Как-то в Звенигороде Андрей Миронов стоял на улице с Эльдаром Рязановым и вспоминал о съемках фильма «Бриллиантовая рука», которые проходили в Сочи. В частности, вспоминал о том, как во время съемок эпизода, в котором участвовали Юрий Никулин, он сам и Анатолий Папанов, из толпы зевак прорвался к самой площадке какой-то верткий небритый тип и, оттолкнув Миронова с Папановым, подбежал к Никулину с криком: «Здорово, разгильдяй!» «Вот тут-то мы, – сказал Андрей Миронов, – по-настоящему позавидовали популярности Юрия Никулина в народе. Нас-то с Папановым он не заметил…» В это время мимо проезжал на велосипеде какой-то звенигородский обыватель. Он резко затормозил и, уставившись на Миронова, закричал на всю улицу:

– Вот так хрен к нам пожаловал!

– Вот так-то, Андрей, – заметил Рязанов. – Теперь я вижу, что вы с Никулиным вполне сравнялись по популярности в народе!

Миронов никогда и ни о ком не говорил плохо, а если нужно было сказать, то говорил в лицо. Положение звезды не снижало, а повышало барьер требований к себе. Он умел слушать людей с подлинным вниманием, что редко бывает у звезд такого ранга. Был жутким самоедом. Претензии, если что-то не получалось, предъявлял только к себе. И, конечно, как и всякий артист, он был очень ранимым человеком, глубоко и душевно переживая все невзгоды и несправедливости, но не давая этим переживаниям вылезать наружу. Поэтому у людей, мало его знавших, складывалось мнение, что он легок и беззаботен, «баловень судьбы». У него была любимая фраза, которую иногда повторял и папа: «Настоящего художника может обидеть каждый, а материально поддержать – никто». Миронова обожали. Тот же Рудольф Фурманов, легендарный организатор концертных поездок и его друг, вспоминает: «Однажды, будучи в Москве, я провожал Андрея в аэропорт, когда Театр сатиры выезжал на гастроли за рубеж со спектаклем “Трехгрошовая опера”. Жена Плучека, в громком разговоре, как бы балагуря, бросила фразу, смотря на Миронова: “Опять мы везем это говно за границу”. Андрей побледнел, поставил чемоданы и повернулся, чтобы уйти. Он не понимал, как люди не чувствуют границу дозволенного. Плучек крикнул вдогонку: “Андрей, это Зиночка так шутит, ну не сердись. Это у нее такой юмор. Андрей, вернись, прошу тебя!” Иногда на судьбу театра и актеров, как ни странно, влияет вкус и поведение жены художественного руководителя.

Когда мы собрались однажды в актерской компании, Андрей Александрович Миронов, Анатолий Дмитриевич Папанов и другие актеры, работавшие и ушедшие из Театра сатиры, то Андрей рассказал этот эпизод в аэропорту. Некоторые артисты обратились к Миронову и Папанову с вопросом: “Ну скажите, что вы терпите поведение Зины – жены Плучека? Она же у вас командир”.

На что они ответили: “Мы не хотим травмировать Плучека. Он действительно много сделал для нас”.

Но мне кажется, они были не совсем правы, потому что их талант дал возможность Валентину Николаевичу создать интереснейший репертуар для театра. Тогда один артист заметил: “Вы оберегаете Плучека, ну и молодцы. Андрей, живи как твой герой мультфильма!” И неожиданно запел:

Надо жить умеючи,

Надо жить играючи,

В общем, надо, братцы, жить

Припеваючи.

И после этого, шутя и балагуря, друзья Андрея и Папанова, на ходу сотворили эпиграмму, которая звучала так:

Она ему и ГИД, и МИД,