11-й

От зделанного мною выстрела он упал, – и хотя признаки жизни еще были видны в нем, – но уже он не говорил. – Я поцеловал его и тотчас же отправился домой, полагая что помощь может еще подоспеть к нему во время. —

Памятник М. Ю. Лермонтову в Пятигорске

(Из статьи М. Дамианиди и Е. Рябова «…Смерть самая трагическая» – «Литературная Россия», № 27, 1989)

«…Смерть самая трагическая, в 6 и 7 часу, он ехал на беговых дрожках маленьких, я верхом. Он наперед сказал, что стрелять не будет, и Мартынов стрелять не будет.

Дорожка между Машуком и другой горой проходит в Железноводск поросшей кустарником, по склону: от 5 до 7 верст надо проехать на место.

Секундантов никто не имел. Глебов один был у обоих и нас троих (Столыпин, Трубецкой, кн. Сергей Васильевич, отец Морни). Глебов зарядил пистолет Мартынову, а я Лермонтову зарядил (оттого я и назвался секундантом). Лермонтов все отшучивался (он его считал фанфароном, пустым кавалеристом). Я по лицу видел, что Мартынов убьет: «Посмотри на Николая Соломоновича. Это ведь не шутка, стреляй».

Лермонтов, прижимая правой рукой, вскинул на левое плечо, отвернулся и, презрительно улыбнувшись, покачал головой; это был его последний жест.

Столыпин скомандовал 3 раза, Мартынов побежал к барьеру, долго целил, и потому Трубецкой закричал: «Стреляйте! Стреляйте!»

Туча из Бештау зашла, совершенно темно стало, Столыпин сказал: «Скачи за доктором». Из Пятигорска ни один не поехал (из 3-х). Продолжении 1/2 часа я просил – только поехать. Дождь ливмя, черно, преставление света.

Я уже нашел (Мартынова не было) Столыпина, Трубецкого.

Лежал Лермонтов на дорожке; Столыпин и Глебов поехали домой приготовить: а мы остались караулить тело; дождь, страшные молнии; ночь; топот лошадей слышим, взяли труп тащить, он испустил вздох такой, что мы 11/2 часа думали, что он жив, я как теперь помню; приехали потом.

Дрожки отослали или где-то были спрятаны. За телом на извощике…

…Всю дорогу так шутлив был… Лермонтов кругом был виноват.

Тело на квартиру, в тот же день коменданту назвался Глебов, – нам сказали, частным образом, если I секундант, то это сильно компрометирует, – и так как я заряжал пистолет, то я и назвался… Пистолет был Лермонтова.

насквозь сердце и легкие, присел и опрокинулся. Никакого жеста, – дохнул два раза».

Примечание составителя.

На месте поединка также присутствовали офицер лейб-гвардии Кавалергардского полка князь С. В. Трубецкой (1815–1859) и близкий друг Лермонтова А. А. Столыпин – «Монго» (1816–1858), которые находились в опале у Николая I и поэтому их участие в дуэли от следствия и суда утаили.

Нужно учитывать, что записи М. И. Семевского носят конспективный характер, с пропуском слов. Труд привести их к удобочитаемому виду взял на себя Е. Н. Рябов.

(Из статьи А. И. Васильчикова «Несколько слов о кончине М. Ю. Лермонтова и о дуэли его с Н. С. Мартыновым» – журнал «Русский архив», 1872, № 3).

«…15 июля часов в 6–7 вечера мы поехали на роковую встречу; но и тут, в последнюю минуту, мы и, я думаю сам Лермонтов, были убеждены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут себе руки и поедут… ужинать.

Когда мы выехали на гору Машук и выбрали место по тропинке, ведущей в колонию (имени не помню), темная, громовая туча поднималась из-за соседней горы Бештау.

Мы отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходится каждому на 10 шагов по команде: «марш». Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову, и скомандовали: «сходись!». Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста. В ту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни назад, ни вперед, не успел даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди раненые или ушибленные.

Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом – сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие.

Хотя признаки жизни уже видимо исчезли, но мы решили позвать доктора. По предварительному нашему приглашению присутствовать при дуэли, доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка, по случаю дурной погоды (шел проливной дождь), они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненого.

Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него Столыпин, Глебов и Трубецкой. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли.

Черная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу.

Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом… Наконец, часов в 11 ночи явились товарищи с извозчиком. Покойника уложили на дроги, и мы проводили его все вместе до общей нашей квартиры…»

Примечание составителя.

Кроме А. И. Васильчикова, никто из непосредственных участников дуэли не оставил собственноручно написанных воспоминаний о дуэли.

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ Павел Малахиевич (1808–1866), протоиерей пятигорской церкви, хоронивший Лермонтова. По действующим в то время законам убитый на дуэли приравнивался к самоубийце и лишался христианского погребения. В связи с этим Александровский не решился взять на себя ответственность и запросил В. И. Ильяшенкова, предложившего этот вопрос на рассмотрение Следственной комиссии. 17 июля было получено официальное разрешение «предать тело земле».

БЕНКЕНДОРФ Александр Христофорович (1781 или 1783–1844), граф, шеф корпуса жандармов и начальник III отделения, генерал-адъютант.

БЕТАКИ Виктор Афанасьевич (1805 – год смерти неизв.), штабс-капитан Тенгинского пехотного полка, пятигорский полицмейстер в 1841 году. Поэт любил слушать игру на фортепьяно жены Бетаки – Александры Федоровны, дочери плац-майора Ф. Ф. Унтилова.