них. А я, как и еще некоторые проводники, отвожу призванных к Храму, к месту, где и происходит превращение, но я никого туда не заманиваю. Перед Храмом я всегда рассказываю людям всю правду, и они могут повернуть назад, и я буду обязан вывести их отсюда. Таковы правила. Нельзя кого-либо насильно затащить в Храм, это так не работает.

— Зачем мне это превращение, я не хочу. — Горемыка снова начал вставать, но Жук велел ему сесть, и голос его подействовал на Горемыку так, что он не смог ослушаться.

— Как только я договорю — у тебя будет возможность уйти. Так что подожди немного. Те, кто создали Полигон, — это те же люди, что создали и людей. Мы называем их икарцы, так как их родная звезда названа так астрономами. Она находится на расстоянии в пять миллиардов световых лет от Земли. Именно они положили начало жизни на Земле. Они — те, кто оставил икру жизни на нашей планете. Затем они следили за развитием жизни и иногда вмешивались в эволюционный процесс. Как ты думаешь, кто научил кроманьонцев пользоваться орудиями труда? Или, если копнуть глубже, кто стал причиной кембрийского взрыва, когда населявшие Землю одноклеточные и простейшие существа начали резко развиваться, итогом чего стало появление за короткий период, казалось бы из ниоткуда, почти всех типов современных животных? Как ты мог бы это объяснить? Я бы, например, мог сказать тебе, что все это — последствия вмешательства в ход земной эволюции со стороны икарцев. И то, что происходит сейчас, — еще одно такое вмешательство. Некоторые человеческие индивиды подошли к порогу перехода на новую эволюционную ступень, однако большинство, конечно же, к этому еще не готово. Возможно, и не будет никогда готово, но икарцы помогают тем, кто приблизился к рубежу, перешагнуть черту человека разумного и стать человеком нового типа. Стать сверхчеловеком, или же постчеловеком, называй это как хочешь. Это не какое-то зомбирование, ты не станешь слугой инопланетян после посещения Храма, как в глупом фантастическом кино. Тебе просто помогут стать тем, кем ты и должен был стать с рождения. Или ты думаешь, что ты просто так испытывал отчужденность от этого мира с самого детства? Просто ты всегда знал, что рожден для кое-чего большего, чем прозябание в офисе за пыльным компьютером. В тебе есть искра человека будущего. Но за тобой всегда остается право выбора, поэтому ты можешь сказать мне, что отказываешься от превращения, и я выведу тебя из Полигона. Но ты должен понимать, что второго шанса не будет, если ты сейчас покинешь Полигон — тебе уже никогда не попасть в Храм. Поэтому решай. Здесь и сейчас.

— А ты сам… ты был в этом Храме? — голос Горемыки был едва слышен.

— Был, — Жук слегка улыбнулся, это выглядело жутковато в свете его новых глаз, — и, как видишь, я не превратился в монстра.

— А этот человек, которого я встретил во сне…

— О, видишь ли, не все готовы принять то, что я сказал тебе. Этот человек не готов перейти на новую эволюционную ступень, он просто оказался здесь во время высадки икарцев, так как жил тут, вот и все. Он не захотел эвакуироваться, остался в Полигоне и претерпел кое-какие изменения, так как невозможно находиться долгое время в таком месте и не измениться, однако его никто не убил, и он может свободно перемещаться по Полигону, но ему никогда уже не стать сверхчеловеком. Такое бывает — не всем в жизни уготована счастливая участь, таков уж закон природы. В этом даже икарцы не виноваты. И рот ему, как видишь, никто не затыкает, поэтому он смог спокойно рассказать тебе свою версию происходящего, а я все слышал, но перебивать не стал.

— И что со мной будет, если я соглашусь на это превращение?

— Ты станешь человеком нового типа, вот все, что я могу сказать тебе. При этом ты сможешь общаться и с обычными людьми, если тебе это будет интересно. Больше я тебе ничего рассказать не могу. Таковы правила.

— А кто тебя отвел в Храм, Жук?

— Меня туда отвел мой отец. — Глаза Жука сияли призрачным светом, и свет этот спокойно покачивался на волнах полуночной темноты.

— И где он теперь? Твой отец, в смысле.

— Он уже не на этой планете.

Они двинулись к Храму с утра, когда солнце показалось на западе и подмигнуло планете своим большим желтым глазом. У меня нет другого выбора, думал Горемыка, пока шел вслед за Жуком. Всю свою жизнь он чувствовал себя не в своей тарелке, его с самого детства преследовало ощущение собственной отчужденности от мира, от человеческого общества. Он был все время кем-то вроде жука в муравейнике. Так, может быть, все потому, что он был рожден для более высоких и одухотворенных целей? В конце концов, Горемыка понимал, что если он откажется, то уже не сможет жить спокойно. Поэтому он шел вслед за Жуком, шел, доверившись этому человеку, хотя вернее уже будет сказать, постчеловеку, некоему существу, с которым он скоро станет ближе, чем с кем-либо из тех, кого он знал. Возможно, что этот человек станет ему даже роднее и ближе матери, ведь они будут одного вида. Они будут новой вехой в развитии эволюции на Земле. Эти мысли не кружили Горемыке голову. Он размышлял спокойно, и разум его, подобно легкому ветру в море, покачивали сине-зеленые волны мыслей.

К Храму они добрались довольно быстро. Это было здание церкви, что находилось прямо в центре деревни. Правда, церковь эта преобразовалась и выглядела очень необычно и диковинно. В стенах ее появились зеленые вены, и здание мерно пульсировало, точно бьющееся сердце. Огромное серо-зеленое сердце. «Оставь надежду всяк сюда входящий», — пронеслась в голове у Горемыки строчка из какого-то фильма или книги. А затем он шагнул в Храм. Шагнул вслед за Жуком в дверь, что сама раскрылась перед ними.

Когда они вышли из Храма, солнечный диск уже сдвинулся к горизонту на западе и красная полоса заката горела на небе как свежая кровоточащая рана. На лице Горемыки играла загадочная полуулыбка, взгляд, казалось, смотрел вперед на многие мили, но что самое странное, так это то, что на голове у него появилась большая соломенная шляпа с загнутыми полями.

Два человека, или уже не человека, шли между заброшенными деревенскими домиками по поросшим бурной растительностью тихим улочкам. Жук что-то напевал вполголоса, а Горемыка молчал. Лишь шляпа его вальяжно покачивалась в вечерней дымке да глаза смотрели так, словно видели перед собой какие-то