— И «анти-Мышонкинской» операции вы придали должное, как говорилось при советской власти, идеологическое обеспечение. А этому кукишу марципановому — депутату Гайдышеву — ну прямо алую дорожку расстелили! Неплохо, совсем неплохо!

Тут гостю сделалось неуютно. Администратор говорил приятные, щекочущие самолюбие, слова, но произносил их как-то неодобрительно, будто не радовался усердию подчиненного, а констатировал нечто, достойное сожаления. На всякий случай Зорин решил увести разговор в сторону:

— Петр Аввакумович, я давно уже спросить хочу. Мне Фабиан (царство ему небесное!) в свое время разъяснил, что «Утренняя звезда» — мощная транснациональная компания. А чем она конкретно занимается, я никак в толк не возьму.

Они вошли в обитую деревом комнату и уютно расположились в деревянных креслах-качалках. Выслушав Зоринский вопрос, хозяин кивнул лобастой башкой:

— Наша фирма, батенька вы мой, занимается ткачеством.

— Чем?! — выпучил глаза Зорин.

— Да-да, — позволил себе улыбнуться Администратор. — Вы не ослышались! И бог, и Люцифер — изрядные ткачи. Бог ткет полотно вечности, бесконечную, так сказать, ткань мироздания. Ну а наш Князь изготовляет полотно земной жизни. И вот ведь штука: скорей всего, ни тот, ни другой не знает досконально, что же за узор выткется на его ковре в конце концов.

— Ну, — протянул Зорин разочарованно, — это вы меня аллегориями потчуете! А я-то просил — конкретно!

— Вот и я вам — конкретно. Это наш, если хотите, технологический процесс. Мы протягиваем нити человеческих судеб, сплетаем их друг с другом, одни укорачиваем, другие наращиваем. (Что вы уже, надеюсь, усвоили, хотя бы на собственном примере!) Вот из этих миллионов ниточек и ткется наша холстина. Прелюбопытная ткань получается! Хотя, между нами, и препротивная. Полотно мелких пакостей и величественных злодейств, мучительной зависти и торжествующей подлости, нелепых амбиций и униженного ползания на брюхе.

В окно билась ранняя весенняя бабочка с серыми крыльями, рвалась в заоконный мир. Чичеванов поднялся, неуловимым движением поймал мятущуюся пленницу и выпустил в открытую форточку.

«Добренький! Скажите пожалуйста!» — отметил не без яда Зорин. И позволил себе настойчивость:

— И все же! Как протекает сам процесс вашего ткачества? Конкретно!

— Далась вам эта конкретика! — поморщился Администратор. — Да на кой шут она вам, батенька мой?

Зорин улыбнулся:

— Петр Аввакумович, вы сейчас пытаетесь грубо нарушить закон Российской Федерации. Я, как-никак, представитель прессы, а вы меня лишаете права на получение информации!

— Ну что ж, — вздохнул Чичеванов. — Коли вам так уж приспичило, ясны горы, извольте! Только смотрите, как бы у вас от моей «информации» душа вверх тормашками не перевернулась! Я уж скоро сорок лет как служу в фирме, а и по сию пору не привыкну до конца. Бывает, она, конкретика эта, так на тебя навалится всем своим спудом, всей грязью и гноем человеческим — хоть волком вой!

Он потянулся, громко хрустнул застоявшимися суставами. И уже отстраненно, словно сожалея о вырвавшемся признании, добавил:

— Смотрите, я вас предупредил! Итак? Продолжим или, все же, остановимся, не преступив черты?

Зорин кожей чувствовал: Аввакумыч предупреждает не зря. Там, за этой чертой, наверняка откроются вещи, которые и впрямь «перевернут душу». И если уж такой матерый зубр, как Администратор, до сих пор не может с ними свыкнуться… Но Зорина подначивало какое-то неудержимое любопытство. И он решился:

— Переходим Рубикон!

— Ну что ж! Значит — переходим! — пожал могучими плечами Администратор. — Только уговор: потом не сетуйте!

Он энергично поднялся из кресла:

— Тогда — вперед!

Вслед за хозяином Зорин по винтовой лесенке поднялся на второй этаж и неожиданно уперся в мощную стальную дверь с тремя сейфовыми замками и цифровым кодом. Он даже растерялся: настолько все это было из другого мира — галактически далекого от серых балтийских дюн, густых черничников и старых финских дач с рассохшимися крылечками.

Но вот Чичеванов, попыхтев перед этой бронированной плитой, набрал цифровой код, отпер все замки, отключил охранную сигнализацию. И они, наконец, перешагнули высокий железный порог. Здесь царила атмосфера городского офиса. Единственное окно пряталось за внушительной решеткой.

Наученный предыдущими посещениями Администраторовых кабинетов, Зорин поискал глазами могучий сейф-мастодонт, мраморный бюст какого-нибудь там Макиавелли и очередную картинку, выдранную из старого «Огонька». Ничего этого не наблюдалось. Все было предельно строго, лаконично и безлико. Зато справа от письменного стола ощетинился разномастными кнопками и световыми индикаторами целый пульт управления.

— Ого! — оценил Зорин. — Да вы отсюда, часом, не ракеты стратегические запускаете?

— Ракеты — не ракеты, а стратегию мы отсюда действительно «запускаем»! — откликнулся хозяин.

Он устроился за пультом, щелкнул кнопкой включения — и под потолком засветились экраны сразу трех мониторов. Огромные и неожиданно ловкие пальцы Администратора уверенно порхали над клавиатурой. Казалось, он сейчас — за концертным роялем, вдохновенно играет какую-нибудь там симфонию си-бемоль-мажор. И, подчиняясь этой игре, на экранах мелькала череда сменяющих друг друга сюжетов.

…Перерезанный трещиной каменный карниз внезапно отделяется от фасада и с высоты третьего этажа тяжко обрушивается вниз. Взметнувшееся облачко пыли осело, явило картину: безжизненно распростертое тело, рядом — застиранная тряпичная сумка, опрокинулась, лежит на боку. Из разбитой банки вытекает водянистая сметана, два блеклых яблока все еще катятся куда-то по грязному асфальту…

Вереница кадров бежит, разворачивается, наступает.

…Тяжелый товарняк на полном ходу врезается в бок старенького «Запорожца», застрявшего на железнодорожном переезде. Водитель «Запорожца» с перекошенным лицом распахивает дверцу, пытается выскочить уже понимая, что опоздал… Юркая рука передает пакет с зелеными банкнотами представительному мужчине, восседающему за официальным столом, под портретом президента: «Значит, заметано?..» Двое в черных куртках вламываются в лифт следом за молодой симпатичной женщиной. Один на ходу расстегивает молнию…

Это и впрямь была симфония. Симфония трагедий, низости, человеческих страданий. Администратор наращивал темп, исполнял ее все быстрей и все безнадежней, и в глазах его плескалась всегдашняя боль.

Но тут исполнитель как будто бы устал от этого потока сплошного, нескончаемого несчастья. Он взял последний аккорд и снял пальцы с клавиатуры.

На всех трех экранах высветился в разных ракурсах зал международного аэропорта — беспокойно гудящий, пребывающий в ежесекундном мельтешении.

— Сейчас мы в режиме реального времени наблюдаем терминал «Пулково-2». Сигнал поступает от нескольких размещенных там камер слежения, — прокомментировал Администратор. — В данный момент завершается регистрация билетов и оформление багажа на рейс 84–05 «Санкт-Петербург — Париж». Самолет тина «Боинг-767» примет на борт 197 пассажиров и 15 членов экипажа.