— Простите! Вы тут не видели двоих на лошади?

Она склонилась, чтобы быть ближе к человеку. Намокшая кожа седла стала скользкой. Элю повело вниз. Бегущий поднял голову.

И тут она чуть не свалилась, потому что это был Максимихин. Он хмыкнул одной стороной рта, обнажая кривые зубы.

— Это ты! — Эля дернула повод, заставляя разошедшегося Волгу резко остановиться, приседая на задние ноги.

— Они у озера.

— Это ты им помог! — Почему-то сразу забылось все. В голове осталось только — Максимихин всегда виноват.

— Дура!

Он побежал дальше. Некстати вспомнила — хотела поговорить, хотела все объяснить!

Обернулась. Он стоял и смотрел на нее.

— Чего? — спросила испуганно.

Сейчас, как в американском фильме, достанет пистолет и начнет стрелять.

— Жду, когда попросишь помочь.

— Зачем?

— Ты Репу не знаешь. Больная башка — это у них семейное.

— Нужен ты кому!

Она пустила коня рысью, гадая, с чего вдруг Сашка стал таким добрым. Раньше за ним подобных чувств не наблюдалось. Она старалась вести коня по бровке, на асфальте ему было неудобно. Но конь постоянно спотыкался о камешки. Эля чертыхалась.

«Что ты, добрый конь, спотыкаешься?» А дальше река Смородина, Калинов мост и Змей Горыныч о трех головах. Без меча Кладенца с ним не справиться.

Оглянулась. Дождь. Серая завеса. И ни одного человека на дороге.

Ну, ладно.

Заверещал сотовый.

— Ты где? — Голос Миши страшен.

— Мне сказали, они на озере. Я еду туда.

— Будь осторожна.

А чего тут осторожничать? Приедет, даст в лоб, отберет коня, вернется на площадку. Пока Миша примчится из конюшни с доброй дюжиной сабель, она уже будет на месте.

Дорога спустилась в лощину. Здесь собрались ленивые лужи. От поднявшихся брызг Волга припустил сильнее. Взобрались на пригорок. Набрякшие от влаги длинные ветки боярышника потянулись к дороге, создав арку. Волга поджал уши, перешел на дерганый галоп. Эля привстала в стременах, чтобы лучше видеть дорогу.

Поворот. С налету они выскочили на свободное пространство луга с прудом. За дождем ржали. Волга навострил уши, задрал голову. Шаг у него стал напряженней. Он несся к воде. На крутом спуске заскользил, оседая на круп.

Дождь стал реже, словно специально хотел показать жуткую картину.

Волк прыгал на топком берегу, соскальзывая по глинистой почве в озеро. Рывками выдергивал себя из тряской воды, пытался встать на землю. Криками его загоняли обратно.

— Прекратите!

Обалдевший Волга шарахнулся вверх по склону, затанцевал на месте, стал вскидывать передние ноги, показывая, что к воде ближе он не пойдет.

— Оставьте коня!

Родион смеялся. Мокрые волосы еще больше закудрявились, рубашка прилипла к телу. Он месил ногами грязь, сам оступался, но упорно спихивал коня в воду.

— Уйди! Мы сейчас устроим купание красного коня.

Его приятель хмельно улыбался. Он стоял, сунув руки в карманы. По лицу его струилась вода, затекала в раскрытый в улыбке рот.

Родион кинул в коня комком грязи. Волк взвился на дыбы и вновь сполз в озеро.

Волга прыгал, не желая спускаться.

— Не трогайте его! — орала Эля, безуспешно воюя с упрямой животиной.

Надо было, конечно, слезать на землю и самой бежать на выручку. Но она боялась отпускать Волгу. Конь был сейчас в таком возбуждении, что мог смотаться в лес. Ищи его потом.

— Да пошел ты! — Родион хлестнул Волка, и тот по брюхо ушел в воду.

Эля не выдержала. Бросила стремена, выпадая из седла.

Рядом кто-то оказался. Она решила, что это Анечка. Не глядя, сунула повод.

— Подержи!

— Сама держи, — оттолкнули ее руку.

Максимихин прошел мимо, к воде. Долгую минуту Эля смотрела на него. Он казался призраком, вестником из прошлого. Тощий, неуклюжий, шагал по скользкому склону, чуть выставив правую руку, мало что не касаясь пальцами земли — до того крутой оказался склон. Он шел и что-то кричал двум мокрым фигурам у воды. Их уже невозможно было различить — где Родион, а где его приятель. Они еле держались на ногах, вяло отмахивались от приближающегося Максимихина и, самое страшное, смеялись. Запрокидывая головы и ломаясь в коленях. Им все это было смешно. Они развлекались.

Эля резко дернула тоже заглядевшегося на это зрелище коня и повела его наверх. В гордом одиночестве Волга долго не простоит, сбежит. Его надо было привязать. К любому кусту, торчащему на гребне.

Тонкие, мокрые ветки. Повод соскальзывал. Замерзшие пальцы ломались в попытке завязать мокрый кожаный узел. Намотала повод, чуть не изодрав морду Волги ветками, и скорее-скорее вниз. Видела, что на берегу творится куча-мала, что Волк шагает в воде по брюхо, что он вот-вот скроется за кустами. Три фигуры сцепились, совершая пьяный танец дождя. Вот один упал, покатился по склону и… засмеялся.

— Волк! Где ты? — звала Эля.

Коня уже было не видно: низкие ветки скрыли его, дождь, как нарочно, мешал смотреть. Послышалось испуганное ржание. На него отозвался с дороги Волга.

Эля кинулась в воду.

— Куда ты?

Максимихин рванул ее за плечо, так что она поскользнулась и упала.

— Идиот! Там же конь! Он утонет. — Хотелось дотянуться, хотелось ударить! Он снова ей мешает! Он всегда ей мешает.

Сашка вглядывался в переплетение веток.

— Лошади плавать умеют, — словно выплюнул он из себя. По губам текла вода, капли летели изо рта вместе со словами.

Эля извернулась, подползая к берегу.

— Пусти меня! Он не умеет! Он напуган.

— Тогда зачем он нужен? — Сашка отпихнул ее подальше, а сам стал осторожно пробовать чавкающую под ногой почву.

— Смотрите! Он купается! — засмеялись в стороне.

Приятели сидели на земле, показывали на куст и со смехом валились на спины.

Реакция была странная.

— Чего это они? — испугалась Эля.

— Обдолбанные.

— Оба?

Такое ей в голову не приходило. А ведь и правда, ведут себя странно. Как она могла это не увидеть?

Захотелось еще раз посмотреть, внимательней, чтобы запомнить. Никогда не видела наркоманов.

Сашка поймал ее любопытный взгляд и объяснил его себе по-другому.

— Влюбилась? — с горечью произнес он, качая головой. — В Репу все влюбляются. Он играет обаятельного мерзавца.

— Кто это — все? — смутилась Эля.