скован рамками НКВД. На допросе 21 июня 1939 г. он утверждает, что в 1934 г. был в Вене перевербован для «сотрудничества с военной разведкой — Рейхсвера». Затем Ежова новые хозяева связали «с военным заговорщиком Егоровым, и через него я (Ежов) установил связь с германским военным атташе в Москве Кестрингом…»

Это — детали. Итог же таков, что Ежов возглавил «антисоветский заговор, целью которого было свержение нынешнего правительства и захват власти в стране». В расчете на военную помощь Германии «ей были обещаны территориальные и экономические уступки».

«Для практического осуществления этих предательских замыслов я — Ежов, совместно с руководящими участниками нашей заговорщической организации — Фриновским, Евдокимовым и Егоровым, по согласованию с правительственными и военными кругами Германии и по их поручению:

систематически передавал германской разведке совершенно секретные сведения,

сохранял и насаждал шпионские кадры…

сохранял и вербовал новые кадры заговорщиков…

Подготовляя государственный переворот… я готовил террористические кадры.

Наконец, через внедренных мною заговорщиков в центральный аппарат НКИД… пытался обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт».

Экий размах! Впрочем, ближе к делу. Дважды упомянута фамилия Егорова. Имеется в виду маршал Советского Союза, который к этому времени был уже расстрелян. Таким образом, из пяти маршалов расстреляли троих, в том числе наиболее квалифицированных Егорова и Тухачевского. Деятельность оставленных в живых Ворошилова и Буденного на фронтах Отечественной войны, если судить по тем отрывочным, но важным сведениям, которые довелось узнать, наводит на грустные размышления.

Однако маршалов Сталин еще пожалел: три из пяти — это всего 60 процентов. Зато из 16-ти командармов 1-го и 2-го ранга погубили 14, что составляет 87 процентов; из 85-ти комкоров — 57 (т. е. 67 %). На флоте из восьми флагманов l-ro и 2-го ранга уничтожены все 8.

И наконец, многозначительный пункт о внедрении заговорщиков в НКИД — наркомат иностранных дел. Послов и сотрудников аппарата сажали уже при Ежове, новую атаку повел Берия. Началась она 2 мая 1939 г., когда в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК под председательством Молотова: Маленков, Берия, Деканозов (см. статью А. Антонова-Овсеенко в сб.22). Аресты не замедлили воспоследовать, и лишь применительно к главной цели — Литвинову — рвение Берии осталось без приза. (Правда, лишь до поры до времени. В. Бережков49 приводит устный рассказ Микояна о том, что Литвинов погиб в автомобильной катастрофе, подстроенной по указанию Сталина.)

Архипелаг ГУЛАГ: вид извне

Так называемый «заговор в органах НКВД», навязанный известными методами ежовской команде, не мог не замкнуться на системе «исправительно-трудовых» лагерей, ибо они не только являлись материальным фундаментом могущества карательного ведомства, но давали также значительную долю всей национальной продукции. По словам арестованного Ежова «Финансовый план этих (перечисленных. — В.Ж.) хозяйственных объектов НКВД был огромным и превышал планы всех хозяйственных наркоматов кроме НКТП, НКПС и Наркомата оборонной промышленности». Думается, таким вот признаниям верить можно. Не вызывают, на мой взгляд, сомнений и многие другие откровения по поводу маловразумительной организации работ, головотяпства, неразберихи, словом, всего того набора, о котором мы с детства не переставали читать в газетах. Фальсификация состоит лишь в трактовке этих изъянов как плодов сознательной вредительской деятельности заговорщиков. Фактически правила бал зловредная система с ее беспощадными требованиями досрочного выполнения дутых планов, ломанием старых норм, травлей честных специалистов и многими другими компонентами общенародного порыва. Разумеется, все это усугублено спецификой «органов» — их бесконтрольностью, использованием рабского труда, бесчеловечным обращением с заключенными. Тут «ни убавить, ни прибавить» к тому, что сказано в художественном исследовании Солженицына, откуда позаимствована островная часть заглавия настоящего раздела; в «Колымских рассказах» Шаламова и произведениях ряда других бывших узников ГУЛАГа, нашедших в себе силы выстоять и рассказать о пережитом.

Преимущественная часть этих воспоминаний относится к лагерям послеежовских лет, в основном — бериевского периода, но никаких признаков, что пороки, о коих столь самокритично поведали «заговорщики» во главе с Ежовым, хотя бы отчасти были изжиты. Откуда ни глянь — изнутри или снаружи — ГУЛАГ продолжал оставаться — в виде концентрированном, сгущенном — моделью всей страны от края и до края, от моря и до моря.

Рыба, как известно, гниет с головы. Если в роли головы представить центральный аппарат на Лубянке, то окажется, что, действительно, и там порядка не доставало. Об этом рассказал арестованный А.М. Минаев-Цикановский, некогда молодой эсер, после Октября — коммунист, показания давал в конце 1938 г., перед арестом работал зам. наркома тяжелой промышленности, а до этого служил в НКВД.

«После ухода Дейча, заслонявшего собой обоих заместителей Ежова — Фриновского и Бельского, последние стали себя чувствовать увереннее, но положение в Наркомате не менялось.

Дела шли в порядке того же самотека, какой был и раньше. Начальники отделов, предоставленные сами себе, делали все по собственному разумению, тем более, что и оперативных совещаний у Наркома почти не было, — а если и созывали нас, то на 20–30 минут.

Ежов обычно говорил о том, что надо продолжать искать новые центры, которые где-то есть, а затем все расходились, не получив ответа на целый ряд серьезных вопросов, возникающих в ходе следствия и другой оперативно-чекистской работы.