Однако царскосельский сад девяностых годов является, одновременно, в памяти Ахматовой и первым образом из её «взрослой» жизни. Упоминание Ахматовой о «другой античности», обнаруженной ею в «гиперборейском» (северном) Царском Селе, после возвращения сюда из южного Херсонеса с его памятью об античном христианстве и о крещении Руси, восходит, конечно, к демоническим пушкинским образам языческих кумиров, «бесов», которые подстерегали юного беглеца в «великолепном мраке чужого сада»:

Никакого детского мира не было уже в душе Ахматовой во время её «пушкинских прогулок» 1898–1899 годов, и, читая Пушкина, она искала ответы на такие вопросы, которые она не могла доверить ни матери-идеалистке, ни отцу, почти уже неуловимому в царскосельском доме Шухардиной:

Сами «юбилейные» царскосельские впечатления неожиданно оказались для неё связаны с первыми в жизни переживаниями нестойкости, хрупкости человеческого бытия – ведь столетняя годовщина Пушкина, помимо прочего, означала ещё и физическое исчезновение последних поколений, непосредственно относящихся к Пушкину-человеку, окончательное завершение в российской истории «пушкинской эпохи»:

«Севастопольский год» – Подготовительные классы – Вновь в Царском Селе – Мариинская женская гимназия – Пушкинский юбилей в Царском Селе – И. Ф. Анненский – Речь в Китайском театре – Вновь в Севастополе – Первый учебный год в Мариинской гимназии – В доме Даудель – «Внутренняя оспа» и «первая смерть» – Лунатизм – Ещё одно лето в Туровке – Трудное начало нового учебного года – Открытие памятника Пушкину-лицеисту.

Присутствие Пушкина в жизни Ахматовой помогало ей, по крайней мере на первых порах, преодолевать наступающий «трудный возраст» без каких-либо внешних эксцессов, свойственных подросткам, чувствующим к тому же явные признаки неблагополучия в жизни семьи. Со стороны было видно, конечно, что она вдруг пристрастилась к «запойному» чтению и без конца теребит бонну Монику и няньку Татьяну, увлекая их на садовые прогулки. И в том, и в другом нельзя было усмотреть что-то предосудительное, разве что Инна Эразмовна могла иногда, при случае, посетовать погружённому в газету мужу, что и без того нелюдимая дочка теперь совсем уже полностью, как зимняя улитка в раковинку, ушла в свою заветную книжку и заградилась в себе самой. Но как бы удивились, наверное, родители, узнав, что всё происходит как раз наоборот, и что Ахматова, открывая для себя Пушкина, напротив, впервые в жизни ощущает действенное присутствие рядом близкого живого существа, и что это постоянное её одинокое чтение оказывается на самом деле постоянной дружеской беседой и спасением от подлинного одиночества, тем идеальным и редчайшим случаем возникшей сквозь времена человеческой связи, о которой некогда писал мудрец Баратынский:

Между тем испытания не переставали преследовать семью Горенко. Едва вернувшись из новой летней семейной поездки на севастопольский курорт, Инна Эразмовна осенью 1898 года оказалась почему-то перед необходимостью срочно отправить дочерей Анну и Ию из Царского Села снова в Крым. Срочность была такая, что сёстры девяти и четырёх лет переправлялись по железной дороге в Севастополь едва ли не самостоятельно, под надзором случайных попутчиков. Севастопольская бабка Ирина к этому времени уже скончалась (†4 января 1898), и некоторое время Анна и Ия жили в доме на Екатерининской на попечении тёток, а после в Севастополь, очевидно, приехала Инна Эразмовна с Виктором и сняла на зиму себе и детям квартиру в доме Семёнова на Соборной улице (ныне – дом № 17 по улице Суворова). В автобиографических набросках Ахматова несколько раз мельком упоминает и об этой странной поездке, и о своей второй зиме в Севастополе, где она «в школу ходила» (т. е. посещала подготовительное отделение расположенной по соседству на той же Соборной улице Севастопольской женской казённой гимназии или иные начальные классы, возможно, которые вела тётка Надежда). Причина эвакуации не названа нигде, однако ясно, что подобные разъезды и перемещения случаются только в самые нелёгкие годины. На ум сразу приходят либо угроза туберкулёза, вновь нависшая над детьми Инны Эразмовны, либо какой-то грандиозный семейный скандал, сделавший вдруг невозможным совместное проживание родителей и, как понятно, тут же отразившийся на их малолетнем потомстве. Впрочем, обе напасти вполне совместимы. Однако и на этот раз роковой оборот события не приобрели, ибо в мае 1899-го Ахматова вновь оказывается в Царском Селе, где успешно сдаёт вступительные экзамены в первый класс царскосельской Мариинской женской гимназии.