– Твой малый женился, – пояснил Тино. – Женился на какой-то авантюристке, сучке «золотоискательнице», их так все называют, которая к тому же еще и приворожила парня.

Он трещал без умолку, словно он сам был репортером, разнюхавшим все о женщине, заполучившей Мартина в мужья. Как она женила его при помощи розовых лепестков и любовных заклинаний, как болельщики обвиняли ее в том, что она отвлекла Мартина и из-за нее он упустил Кубок Стэнли.

– Ну, вот и очередная Триша, не успел первую с рук сбыть, – пробормотал Серж, принимаясь за чтение статьи.

– Потребует содержания, всякие там детские выплаты, вот увидишь, – без умолку комментировал Тино. – Видали мы таких. Я уж знаю.

– Замолкни, – цыкнул Серж. – Исчезни с глаз.

– Чего это ты со мной так разговариваешь? Разве не я принес тебе хорошие новости?

– Иди, выкури косяк, – буркнул Серж.

Отдав всю жизнь спорту, Серж терпеть не мог здоровых и сильных молодых людей, которые разрушали свои тела и мозг наркотиками. Любого, кто попал сюда за наркотики, он вычеркивал из списка, а они все тут были из-за наркотиков.

– Я чист, – запротестовал малец, и в голосе его прозвучала обида.

– Да, последние десять минут. А теперь оставь меня в покое.

Сложив газету, Серж направился в свою камеру. Она размещалась на отшибе ряда в блоке, где обитали костоломы, женоубийцы, грабители из подземки. Никого из них не волновало, что он трижды завоевывал Кубок Стэнли, что в его честь устраивали приемы сенаторы и премьер-министры, и не просто так, а угощали на широкую ногу. Да и самого Сержа это мало заботило сейчас. Он был в тюрьме, вместе с неисправимыми преступниками, как раз там, где ему и следовало быть. Лежа на койке, он снова развернул газету дрожащими руками. Потом пробежал статью глазами и остановил взгляд на фотографии. Там был Мартин.

«Иисусе, – думал Серж. – Мой сын, мой сын».

Мартин возмужал и остался юным одновременно, но светлые, как у Сержа, пряди превратились в седые. Седые! Его лицо покрывали морщины. Слишком, о, проклятие, слишком стар для игры в хоккей, стар, чтобы убивать свое тело. Но жизненная сила и молодой огонь все еще горели в его ярких живых голубых глазах. Мартин обнимал рукой женщину. Хорошенькая, очень хорошенькая. Вообще ничего общего с Тришей, мягкость и кроткость везде, там, где у Триши сплошная жесткость и категоричность. Взгляд почти застенчивый, словно она смущена вниманием к себе со стороны всех этих репортеров. Хотя Серж понимал, что и это могло оказаться всего лишь уловкой, другим актом задуманной ею пьесы. Но, внимательно разглядывая на фотографии свою новую невестку, по имени Мэй, Серж так и не пришел к окончательному выводу. Чуть позже сосед по камере, Буфорд Данхэм, подглядел через плечо, что рассматривает Серж. Буфорд осклабился, тыча в фотографию.

– И что тут забавного?

– Удивляюсь я, и зачем дамочке теперь-то притворяться и комедию ломать.

– Вовсе она не притворяется. Уж я-то могу отличить притворство. – Серж проигнорировал комментарии Буфорда и снова изучал открытое лицо Мэй, ее счастливые глаза.

– Ты-то должен. И сам такой. Фигляр, хоккеист, как ни назови, – все вы в лапах акул, что денежками ворочают. Пресса целует твою задницу в одной комнате, а «Джойе энд Чииз» готовы переломать тебе ноги в соседней.

Серж не отвечал. Буфорд работал на преступную группировку и знал о чем говорил. Его любимой присказкой были строчки «Ты платишь, когда я прихожу, ты платишь вовремя». О чем бы ни говорил – от утренней газеты до дополнительного кофе перед сном.

– Они сбежали и тайно обвенчались. Истинная любовь. Как мило.

Но Серж почти не слушал его. Он смотрел на маленькую девочку на фотографии. Дочь Мэй – Кайли, говорилось в комментарии. «Из уст младенца, – написал репортер, – мы услышали истину, что ее мать готовила этот брак в течение некоторого времени, плетя сеть вокруг Золотой Кувалды, чтобы заставить того влюбиться в нее».

На голове у Кайли была бейсболка Натали. Серж прижал палец к фотокарточке. Он узнал бы эту старую бейсболку из тысячи. Серж тогда исхитрился добыть две бейсболки, одну для Натали, другую для Мартина, у своего друга, Джона Легранджа, третьего тренера «Блю Джейс», и послал им в подарок в день открытия сезона бейсбола. Только Мартин мог надеть на Кайли бейсболку своей дочери.

– И вовсе она не комедиантка, – повторил Серж.

– Ты о чем?

– Не стал бы он надевать бейсболку своей Нэт, если бы мать девочки притворялась.

– Что это с тобой, ты становишься сентиментальным? Может, нам видео Джимми Стюарта сегодня вечером заказать. Я сделаю попкорн, ты смешаешь мартини.

Серж не мог оторвать глаз от этой семейной фотокарточки. Он смотрел так долго, что его глаза наполнились слезами. Жаль, что фото было таким зернистым и он не мог получше разглядеть их лица.

«Бейсболка Натали, – думал он. – Какая хорошая бейсболка. И она здорово идет Кайли. Бейсболка отлично смотрится на девочке».

– Отлично смотрится, – проговорил Серж вслух. – И здорово идет.

– Слушай, прекрати говорить сам с собой, будто у тебя Альцгеймер, лучше заткнись.

– Сам заткнись, – пробормотал Серж, но только себе под нос.

Он проявлял недоброжелательное почтение к этому обитателю его блока. Буфорд занимался в жизни той работой, что и тот тип, который приходил к Сержу в день, когда он в последний раз видел свою внучку.

«Последний день, – думал Серж, – последний день».

Если бы только он мог вернуть все назад. Если бы только Серж мог вернуть тот злополучный день. Он смотрел на фотографию, пока она совсем не расплылась перед его глазами. Натали была мертва. Этого никогда не изменишь, и Серж знал, что в том была его вина. Теперь у Мартина новая семья, с которой Серж никогда не встретится.

И Серж знал, что в этом тоже была его вина.

Тренировки начались, но Картье оставались в безопасности в Блэк-Холле, пока регулярный сезон не начался. Прессе надо было подкармливать своих детенышей-читателей новостями, и Мэй предпочитала держаться как можно дальше от арены. Ее телефон звонил так часто (новые клиенты, незнакомые люди, то благосклонные, то злобные, репортеры, требующие интервью), что она наняла службу ответа, только чтобы принимать сообщения.

Дженни прислала ободряющее письмо вместе с большой корзиной яблок из Лак-Верта и бидон яблочного масла. Мэй каждый день пекла пироги и подавала яблочное масло вместе с английскими горячими сдобами. Одно то, что и Дженни испытывала на себе все сложности жизни жены публичного человека, придавало ей мужества.

Дети в школе начали обращаться с Кайли совсем иначе. Некоторые из тех, кто никогда раньше не обращал на нее никакого внимания, теперь стремились записаться к ней в лучшие друзья. Ее приглашали на празднования дней рождения к ученикам третьего, четвертого и даже пятого классов, к девочкам и мальчикам, которых она даже не знала. Правда, кое-кто дразнил ее тем, что она помогала Мэй творить заклинания для приворота Мартина, чтобы заставить его жениться. Но самое худшее случилось в тот день, когда Кайли сразу от школьного автобуса, не заходя в дом, прибежала, рыдая, в сарай, прямо в объятия матери. На дворе был золотом объятый осенний день, цвета высушенной пшеницы, когда последнее, еще совсем летнее тепло позволяло носить рубашки с короткими рукавами и джинсы.