Ви расслабился на кровати, прислонившись к спинке и поставив стакан на одетое в кожу бедро.

— Может быть. Не знаю.

Блин, он так устал чувствовать себя потерянным.

— Я думал, ты все знаешь.

— Это нечестно, Бутч.

— Черт… ты прав. Извини.

— Может, забьем на часть с извинениями, и вместо этого ты дашь мне тебя треснуть?

Когда они оба рассмеялись, Бутч заставил себя вернуться к костюму и в итоге бросил сине-черный от Зенья рядом с Ви. Затем начал перебирать галстуки.

— Я встречался с Омегой, ведь так? Эта штука внутри меня — часть его. Он засунул часть себя в меня.

— Ага. Я тоже так думаю.

Бутч почувствовал неожиданную потребность сходить в церковь и помолиться за свое спасение.

— Похоже, я уже не стану прежним, да?

— Возможно, что нет.

Бутч уставился на свою коллекцию галстуков, сбитый с толку обилием цветов и вариаций. Застыв в нерешительности, он почему-то вспомнил о своей семье в южном Бостоне.

Говоря об обычном… они же оставались неизменными, настолько непреклонно те же. Было для клана О’Нилов одно кардинальное происшествие, и эта трагедия подбросила шахматную доску семьи прямо в воздух. Сначала фигуры разметались, потом приземлились в клей: после того, как Дженни была изнасилована и убита в пятнадцатилетнем возрасте, абсолютно все оставались на своих местах. А он был непрощенным чужаком.

Чтобы оборвать поток мыслей, Бутч вытянул с вешалки кроваво-красный Феррагамо.

— И так, что у тебя сегодня по плану, вампир?

— Похоже, что ничего.

— Хорошо.

— Нет, плохо. Знаешь, я ненавижу не сражаться, ведь так?

— Ты слишком взвинчен.

— Ха.

Бутч глянул через плечо.

— Мне стоит напомнить о сегодняшнем дне?

Взгляд Ви уперся в стакан.

— Не о чем напоминать.

— Ты проснулся с таким громким воплем, что я было решил, тебя подстрелили. Что за хрень тебе снилась?

— Ничего.

— Не пытайся от меня увильнуть, это раздражает.

Ви покрутил стакан с водкой. Проглотил ее.

— Просто сон.

— Чушь. Я жил с тобой в течение девяти месяцев, приятель. Ты спишь тихо, словно камень.

— Неважно.

Бутч сбросил полотенце, натянул пару черных боксеров и вытащил белую накрахмаленную рубашку из шкафа.

— Тебе стоит сообщить Рофу о происходящем.

— Как насчет того, чтобы закрыть тему?

Бутч надел рубашку, застегнул пуговицы и стянул брюки в тонкую полоску с вешалки.

— Я говорю лишь, что…

— Завязывай, коп.

— Боже, ты такой скрытный ублюдок. Слушай, я здесь, если захочешь поговорить, хорошо?

— Не дождешься. Но…говоря о прошедшем. — Ви прокашлялся. — Между прочим, я взял одну из твоих рубашек вчера ночью.

— Я не против. Меня бесит, когда ты таскаешь мои носки.

— Не хотел встречаться с твоей девушкой в одежде для сражений. А ничего другого у меня нет.

— Она упомянула, что ты говорил с ней. Думаю, ты заставил ее понервничать.

Ви произнес что-то похожее на «должен был». Бутч оглянулся.

— Что ты сказал?

— Ничего. — Ви спрыгнул с кровати и прошел к двери. — Слушай, я зависну сегодня в своем месте. Быть в одиночестве, когда все на работе, — это сводит меня с ума. Если я понадоблюсь, найдешь меня в пентхаусе.

— Ви. — Когда напарник остановился и обернулся, Бутч сказал: — Спасибо.

— За что?

Бутч поднял свое предплечье.

— Ты знаешь.

Ви пожал плечами.

— Решил, что тебе будет лучше находиться рядом с ней.

Джон шел по подземному туннелю, его шаги отдавались барабанным эхо и заставляли чувствовать себя одиноко, как никогда.

Ну, наедине со своей злостью. Которая сейчас неотступно следовала за ним, близко, покрывая его, словно собственная кожа. Черт, он не мог дождаться, когда начнутся занятия, чтобы выпустить немного злости наружу. Он чувствовал себя нервным, гиперактивным, беспокойным.

И, может быть, отчасти из-за того, что, направляясь в особняк, он не мог остановить воспоминания о том, как впервые шел этим путем вместе с Тором. Он тогда сильно нервничал, и мужчина рядом с ним успокаивал его.

Счастливой, мать твою, годовщины, подумал Джон.

Ночью, три месяца назад, все пошло к чертям. Ночью, три месяца назад, убийство Велси, Сэйрелл и исчезновение Тора выпали словно дурные карты Таро. Бум. Бум. Бум.

А после наступил своеобразный ад. В течение пары недель после трагедии, Джон думал, что Тор вернется. Он ждал, надеялся, молился. Но… ничего. Ни информации. Ни телефонных звонков, ни… ничего.

Тор был мертв. Должен быть.

Приблизившись к низким ступенькам лестницы, ведущим в особняк, Джон не мог заставить себя войти в потайную дверь. Он не нуждался в еде. Не хотел никого видеть. Не хотел сидеть за столом. Но был чертовски уверен, что Зейдист пришел бы за ним. Брат силой приводил его в дом на трапезы последние пару дней. Что смущало и бесило их обоих.

Джон заставил себя подняться по ступенькам и войти в особняк. Ослепляющий всплеск цветов в фойе оскорблял все его чувства, а не тешил взор, и он направился в сторону столовой, опустив взгляд в пол. Пройдя сквозь грандиозную арку, он обнаружил, что стол был накрыт. И он учуял запах жареного ягненка — самое любимое блюдо Рофа.

Желудок Джона заурчал от голода, но он не купился на это. В последнее время, как бы голоден он ни был, в мгновенье, когда в его желудок попадала еда, даже сделанная специально для не прошедших переход, он испытывал тошноту. И он должен был много есть перед изменением? Ага, точно.

Услышав легкие, стремительные шаги, он повернул голову. Кто-то выбежал на площадку на втором этаже.

Затем сверху раздался смех. Восхитительный женский смех.

Он высунулся из-за арки и посмотрел на парадную лестницу.

На площадке сверху появилась Бэлла, запыхавшаяся, улыбающаяся, подол черного атласного платья был скомкан в ее руках. Замедлившись у вершины лестницы, она посмотрела через плечо, и густые черные волосы взметнулись словно грива.

Тяжелые шаги раздались вдалеке, становясь все громче, пока не стали похожими на камни, летящими наземь. Очевидно, она ждала именно этого. Она рассмеялась, подхватила платье еще выше и начала спускаться по лестнице, ее обнаженные ступни будто парили. Внизу она ступила на мозаичный пол фойе и повернулась как раз тогда, когда Зейдист появился на площадке второго этажа.