Для людей, воспитанных в рамках иудео-христианской традиции, идея войны как орудия религии не является неожиданной. Такого типа война многократно засвидетельствована уже в Ветхом Завете, где войны между народами были одновременно конфликтами, в которых подтверждалось либо опровергалось превосходство богов, которым они поклонялись. Соответственно, религиозные критерии использовались для того, чтобы разграничить различные виды войны и для каждого вида установить свои законы. На верхней ступени иерархии стояла, как ее стали называть позже, «milchemet mitzvah» (священная война). Существовало два вида священных войн. Либо они велись против народов, которые были особо отмечены Богом как Его враги, например амалекитяне; либо такие войны служили достижению какой-либо священной цели, например завоеванию земли Израиля. В любом случае такие войны считались чем-то большим, чем просто людские дела; если можно так выразиться, они олицетворяли собой спор, стороной в котором был сам Господь Бог.

«Milchemetmitzvah» представляла собой войну на уничтожение в полном смысле этого слова. Израильтяне, которые участвовали в них, были строго и безоговорочно обязаны не щадить никого и ничего. Мужчины, женщины, дети и даже живые существа, не являющиеся людьми, такие, как ослы и скот, — все должны были предаваться мечу. Все материальное имущество должно было быть сожжено, единственное исключение составляли золото, серебро, медь и железо (последнее считалось драгоценным металлом), которые предписывалось принести в дар Богу. Эти предписания сопровождались божественными санкциями. Когда после падения Иерихона отступник забрал одежду, а также немного золота и серебра, он тем самым навлек кару на израильтян, которые потерпели поражение в битве при Гае. Далее Библия повествует о царе Сауле, который, завоевав амаликитян, не смог убить их царя и уничтожить добычу, как ему было предписано. На основании этого пророк Самуил провозгласил, что тот лишается своего царства; Саул так и не оправился от этого удара и был с тех пор одержим злым духом, как говорили в то время, а мы сегодня, вероятно, назвали бы это депрессией.

Ко второму виду войн относятся те, которые вели израильтяне против мадианитян (Числа, 30–32). На этот раз casus belli послужило отмщение по менее значительному поводу, поскольку старейшины мадианитян разделяли вину, попросив пророка Валаама наложить проклятие на народ Израиля. В порядке возмездия Господь приказал Моисею начать войну. Цари мадианитян вместе с остальными взрослыми мужами потерпели поражение и были истреблены, а их города — сожжены. Сначала женщин и детей мадианитян пощадили, хотя позже Моисей, ссылаясь на Божий гнев, приказал, чтобы дети мужского пола и все женщины, кроме девственниц, разделили судьбу мужчин. В этом случае приказ уничтожить всех не относился ни к одушевленному, ни к неодушевленному имуществу. Вместо этого Моисей совершил ритуальный обряд очищения, и после того как это было сделано, разделил все имущество между сокровищницей Господа и самими воинами.

Кроме священных войн разного уровня, из Библии также известны нерелигиозные, или «обычные», войны, «правила ведения» которых отличались от описанных выше. Хотя Бог и не был напрямую вовлечен в данный вид конфликта, Его приказы по поводу их ведения были совершенно определенны. Перед началом боевых действий необходимо было дать врагам шанс сдаться; в этом случае все, что от них требовалось, — это стать рабами, платящими дань. Если это великодушное предложение отклонялось, израильтяне получали право действовать как обычно. Все враги мужского пола подлежали уничтожению, а все их женщины и дети — пленению. Разница заключалась в том, что воинам разрешалось пользоваться по своему усмотрению добычей, полученной в ходе нерелигиозной войны, включая даже продовольственные запасы мертвого врага. Кроме того, поскольку речь не шла о религиозных вопросах, мобилизация сил была наполовину добровольным делом. В то время как в священной войне обязан был участвовать «даже жених, которого она застала во время свадьбы» (Маймонид), в случае нерелигиозной войны тот, кто только что построил дом, посадил виноградник, женился или признавался в трусости, имел право в ней не участвовать.

В данной книге мы не будем детально рассматривать, каким образом эти предписания выполнялись на практике. Достаточно сказать, что в той степени, в какой война рассматривалась как инструмент религии, право объявлять ее принадлежало религиозным, а не светским властям. Религиозные критерии также определяли, кто должен принимать в ней участие, следует ли предлагать пощаду врагу и что делать с добычей. Эти критерии даже могли влиять на реальный ход боевых действий, как в случае с Маккавеями, которые отказывались воевать в субботу, пострадали за свое религиозное рвение и были вынуждены получить у тогдашних священников особое разрешение на отступление от религиозной нормы. Более того, Господь Своей мудростью предвидел возможный конфликт между религией и тем, что мы сегодня назвали бы «интересами». Поэтому Он предупредил израильтян, что в случае священной войны им не разрешается занимать жилище поверженного врага, но они обязаны разрушить его до последнего камня.

Поскольку в Новом Завете содержится настолько же мало упоминаний о войне, насколько Ветхий Завет изобилует ими, то ранние христиане столкнулись с дилеммой. Желая следовать заповеди «взявшие меч мечом погибнут» (Мф. 26:52), они не могли взять за образец для подражания Моисея, Иисуса Навина и Давида; взявши же их за образец, они не могли отказаться от войны. Отцы Церкви обсуждали эту проблему между собой, предлагая различные изобретательные решения. Однако в первые несколько веков мысль о том, чтобы отказаться от войны и подставить другую щеку противнику для удара, больше отвечала практическим требованиям маленького, слабого сообщества.

Ситуация изменилась, когда христиане стали составлять значительную долю населения, и еще больше — после того, как Константин провозгласил христианство официальной религией своей империи. Евсевий в первой половине IV в. различал две группы христиан. Миряне должны были взвалить на себя бремя гражданской деятельности и вести войну — конечно, при условии, что та была справедливой. Духовенство, занимая более высокий уровень, должно было воздерживаться от войны и от всех других мирских дел, всецело посвящая себя служению Богу. Прошло совсем немного времени, и Амвросий — будучи римским чиновником по своему образованию и святым по призванию, — продолжая ту же линию рассуждения, восхвалял храбрость христианских солдат, сражающихся за Рим против варваров. По Амвросию, проблема состояла в том, что варвары отказывались покориться Божьему наместнику на земле, каковым в данном случае был христианский император Грациан. Поскольку они тем самым сделали себя Его врагами, христианам не только позволялось присоединяться к войне против них — это было их священной обязанностью. И не существовало такой суровой кары, которую не заслуживали бы враги, по крайней мере в принципе.

Взгляды Амвросия прекрасно подходили для периода, когда враги христианского мира, который в то время воплощался в Римской империи, представляли собой язычников, находящихся, как считалось, вне цивилизации. В измененной форме эти представления продолжали действовать на протяжении почти всей эпохи Средневековья, если принимать во внимание, что в этот период происходило большое количество войн, которые велись либо против еретиков, либо против неверных. Так как представители обеих групп считались врагами Господа, воевать с ними было священной обязанностью. Результатом этого могло быть уничтожение целых общин, как это случилось в XIII в. во время альбигойского крестового похода. Участники собственно крестовых походов поначалу руководствовались подобными же идеями, в результате чего христиане, когда они в 1099 г. захватили Иерусалим, вырезали население до тех пор, пока улицы не были залиты кровью, а лошади не утопали в ней по лодыжку. Но даже в этом случае военные действия со временем стали вести к взаимному признанию друг друга воюющими сторонами. За признанием следовало уменьшение жестокости, большая готовность ограничивать насилие, щадить мирное население, принимать выкуп, обмениваться пленными и т. д. Хотя по приказу Ричарда Львиное Сердце в 1191 г. был уничтожен гарнизон крепости Сен-Жан Д’Акр, все же крестовые походы были не менее и не более кровавыми, чем средневековые войны в целом.