В шекспировской комедии «Много шума из ничего» (акт I, сцена 1) проскальзывает фраза из «старой сказки»: «Это не так, и не было так, и дай Боже, чтобы этого не было». По заключению шекспироведов, драматург имел в виду услышанную им в детстве сказку о мистере Фоксе. Аналогичные сказки распространены в нескольких графствах Англии (Оксфордшир, Дербишир, Кент). В церкви Святого Дунстана в городе Крэнбруке можно видеть надгробие сэра Ричарда Бейкера, чья статуя снабжена перчатками красного цвета. По их поводу сочинена легенда «Кровавый Бейкер» из серии побасенок о злобных папистах, повторяющая сказку «Мистер Фокс». В легенде Бейкера казнят, несмотря на попытки королевы Марии I спасти единоверца [371]. В развитие сюжета внес свой вклад и Ч. Диккенс, поведавший историю о людоеде и его молодой жене («Капитан Душегуб», журнал «Круглый год», N 72, 1860).

Жених-разбойник. Иллюстрация П. Хея (1939). Старуха и девушка любезно остановились, чтобы мы могли рассмотреть спящих. Не похоже, что эти работяги недавно отведали человечьего мяса

В шотландской сказке предупреждающие слова произносит неведомый голос: «О, дорогая леди, не будьте чересчур храбры, не то у вас кровь застынет в жилах!» О преступлениях хозяина дома, мистера Гринвуда, свидетельствуют расчлененные тела и кровавая ванна. Убийца кидает отрубленную руку псу, но тот не ест, поскольку героиня уже накормила его хлебом. Так она добывает вещественное доказательство [372].

Нетрудно заметить, что в британских сказках мотив сватовства отходит на второй план. Мистер Фокс и мистер Гринвуд — знакомые, а не женихи девушек. Они обходятся без сообщников (правда, Гринвуду помогает слуга) и не грабят своих жертв, сдирая платья и драгоценности, а сразу приступают к делу. Они в полном смысле слова маньяки.

В норвежской сказке птица в доме разбойника остерегает героиню песней, дословно повторяющей первую половину надписи в доме мистера Фокса. Переходя из комнаты в комнату, гостья наблюдает ворох женских платьев, наполненные кровью ведра и скелеты жертв. Жениху-разбойнику прислуживает мальчик, который лезет под кровать за укатившимся пальцем, замечает там героиню, но не выдает ее [373].

В литовской сказке атаман разбойников, выкрасив бороду в зеленый цвет, покоряет сердце купеческой дочери. Вход в разбойничье логово охраняют два каменных льва, заимствованные из дворца в тридесятом царстве. Птица исполняет одновременно функции надписи и помощника. Разбойники чуют запах «человеческой плоти», но никого не находят. Заполучив палец, героиня бросает львам кусок пирога и убегает. Наевшись, львы ревут на весь лес, но злодеи не успевают нагнать девушку. Переодевшись, они пытаются проникнуть в дом купца, но их разоблачают [374].

В румынской сказке героиня поселяется в доме мужа-людоеда и варит мясо убитых им людей, в частности мальчика, собиравшего в лесу землянику. Старуха, мать людоеда, которую он планирует откормить и съесть, предлагает невестке покарать нечестие сына. Колдовством она превращает девушку в утку. Когда людоед открывает входную дверь, утка вылетает наружу, а дом обрушивается ему на голову. Позабыв о наказе колдуньи, девушка оборачивается на прощание и навек остается птицей [375]. Эта вариация сюжета полна редких мотивов и практически не имеет аналогов.

В чешской сказке дочь мельника, сопровождаемая служанкой, навещает дом богатого жениха, охраняемый цепными псами, и обнаруживают кровавую бадью. В нее разбойники сливают кровь обезглавленных жертв — беременной барыни, чей палец добывают гостьи, возницы и егеря.

Больше всего ужасов выпадает на долю героинь восточнославянских сказок. В белорусской сказке пригласившие королевну разбойники аккуратно сортируют по разным комнатам бочки с кровью, головы, ноги и руки, туловища, обувь, одежду, серебро и бриллианты. В другом варианте в горнице лежат трупы, на кольях торчат девять девичьих голов, а десятый кол стоит пустой (ситуация из типов 311 и 312). В русской сказке «входит девица в одну горницу — горница вся в кровавых пятнах; входит в другую — там коник (ларь для спанья) весь полон человеческими головами». Изредка попадается подполье, набитое доверху мертвыми телами.

Жених-разбойник. Иллюстрация Г. Тенггрена (1920). Тенггрен, напротив, придал людоедам слишком уж лубочные черты. На заднем плане, того и гляди, замаячит «Веселый Роджер»

На Руси история храброй девушки была очень популярна — достаточно назвать пушкинского «Жениха» (1825). У нас даже оформился новый вариант типа 955. Оставшись в доме без родителей, девушка видит спрятавшегося атамана разбойников, хитростью отрубает ему голову, рассекает труп на куски, рассовывает по мешкам и вручает пришедшим за награбленным добром сообщникам. Дальнейший ход событий вписывается в знакомый сценарий, но без расчленения пришлой девицы. Осиротевшие разбойники высватывают и уводят героиню, назначают ей в женихи дурачка, который просит «одну ноченьку с ней переночевать» (вот он — секс!), хотят ее убить и сварить, но она убегает [376].

Большинство специалистов сошлись во мнении о западноевропейском происхождении этого сюжета. И вправду, в Азии его почти нет, а в мифах туземцев нападение мужчин на женщину и ее разрубание на части наполнены, мягко говоря, иным содержанием. Одного примера будет довольно. В мифе шеренте (Бразилия) несколько мужчин (не разбойников, конечно) поймали женщину и, страстно желая ее, разрезали на куски и разделили их между собой. Для установления знаковой связи каждому из мужчин следовало бы съесть свой кусок, а они, насладившись, засунули их в щели перегородок в хижинах. Куски превратились в женщин: тому, кто получил кусок груди, досталась красивая жена, а тому, кто слишком теребил свой кусок, — худая [377].