– Ну, знаете ли…

Но тут мою несостоявшуюся тираду заглушил град отчаянных ударов в дверь спальни.

– Герр Брэдшоу! Герр Брэдшоу! – неистовствовала снаружи фройляйн Шрёдер. – Вода кипит, а я никак не могу повернуть вентиль! Скорее идите сюда, а не то мы все сейчас взлетим на воздух!

– Позже поговорим, – сказал я Артуру и выбежал из комнаты.

Три четверти часа спустя, чистый и свежевыбритый, я вернулся в комнату к Артуру. Он осторожно, укрывшись за кружевной занавеской, следил за тем, что происходит на улице.

– Там теперь другой стоит, Уильям, – сообщил он мне. – Они сменились минут пять назад.

Тон у него был вполне жизнерадостный: казалось, ситуация доставляет ему самое искреннее удовольствие. Я подошел к окну. В самом деле, высокий человек в котелке успел сменить своего коллегу в неблагодарном деле: ждать несуществующую подружку.

– Бедняга, – хихикнул Артур, – вид у него такой, будто он уже успел промерзнуть до косточек. А, как вам кажется? Как вы думаете, он не обидится, если я налью в пузырек бренди и отошлю ему вниз, приложив, естественно, карточку?

– Он может не понять шутки.

Удивительное дело, из нас двоих смущение испытывал только я. Артур, казалось, успел напрочь позабыть – с легкостью почти что непристойной – все те резкости, которые я наговорил ему меньше часа назад. Он вел себя со мной абсолютно естественно, будто между нами ничего не произошло. Я почувствовал, как во мне опять поднимается горькая волна неприязни. В ванной я совсем было оттаял, успел пожалеть, что наговорил лишнего, – где-то я был с ним жесток, где-то язвителен, где-то излишне прямолинеен. И даже успел отрепетировать про себя нечто вроде частичного примирения на условиях взаимного великодушия сторон. Но первый шаг сделать должен был, конечно, Артур. А вместо этого – вот он, весь как есть, открывает буфет с привычным видом гостеприимного хозяина дома.

– Как бы то ни было, Уильям, уж вы-то от рюмочки наверняка не откажетесь? Пробудить, так сказать, аппетит в преддверии ужина.

– Нет уж, спасибо.

Я пытался взять суровый тон: вышло угрюмо. Артур тут же потускнел лицом. Вся его напускная беззаботность, дошло до меня, была всего лишь пробным камнем. Он тяжело вздохнул и опять погрузился в покаянное уныние, скорчив мину, к которой более всего пошел бы цилиндр с траурной лентой на тулье, скорбную, благомысленную, фальшивую насквозь. Она была настолько вопиюще актерской, что я не смог сдержать улыбки:

– Бросьте вы, Артур. Я в том же духе продолжать просто не в состоянии.

Слишком осторожный, чтобы сразу пойти на попятный, он ответил мне застенчивой, не без хитрецы, улыбкой. На сей раз он не собирался рисковать и лезть напролом.

– Должно быть, – задумчиво продолжил я, – никто и никогда всерьез на вас не обижался – постфактум – из тех, кто вам попался до меня?

Артур не стал притворяться, что не понял, о чем идет речь. Все с той же притворной скромностью он принялся изучать ногти:

– К сожалению, Уильям, далеко не всем присуща – столь свойственная вам – широта души.

Значит, не сработало: мы снова вернулись к нашим привычным играм. Момент искренности, который столь многое мог бы искупить, был – нет, не упущен, его элегантно обошли стороной. По-восточному чувствительной душе Артура претила жесткая, здоровая, современная перепасовка признаниями и неприятными истинами друг о друге; вместо этого он предпочел укрыться за комплиментом. И мы снова, уже не в первый раз, оказались по разные стороны той тонкой, почти неразличимой линии, которая разделяла два наших мира. И теперь нам ее уже никогда не переступить. Мне недостало проницательности и жизненного опыта, чтобы попытаться навести мосты. Повисла тягостная пауза: он все что-то переставлял в буфете.

– Вы действительно уверены, что не хотите выпить глоточек бренди?

Я вздохнул. Я поднял руки. Я улыбнулся.

– Ладно. Так и быть. Давайте выпьем.

Мы церемонно коснулись краешками бокалов, пригубили бренди. Артур с нескрываемым удовлетворением облизнул губы. Ему, вероятно, показалось, что сей символический акт ознаменовал собой если и не примирение сторон, то прекращение огня. У меня, однако, подобного ощущения не было. Уродливая, грязная реальность по-прежнему была налицо, маячила у нас перед самыми глазами, и ее было не смыть никаким количеством выпитого бренди.

Впрочем, Артур, судя по всему, на несколько минут совершенно забыл о ее существовании. И я был этому даже рад. Мне вдруг захотелось уберечь его от осознания горькой правды: того, что он натворил. Угрызения совести – не для стариков. Запоздалое – по возрасту – раскаяние не способно очистить или возвысить душу, оно унизительно и постыдно, как старческое недержание мочи. Артур не должен посыпать голову пеплом. Впрочем, насколько я его себе представлял, до этого дело все равно никогда не дойдет.

– Давайте-ка прогуляемся и чего-нибудь поедим, – предложил я, чувствуя, что чем быстрее мы уберемся из этой проклятой отныне комнаты, тем будет лучше. Взгляд Артура непроизвольно метнулся в сторону окна.

– Как вы думаете, Уильям, а может быть, попросить лучше фройляйн Шрёдер, чтобы она сделала нам омлет? В данный момент я, пожалуй, не стал бы рисковать и выходить на улицу.

– Да нет же, Артур, именно это вам сейчас совершенно необходимо. Не валяйте дурака. Вы должны вести себя как можно более естественно, а иначе они, не дай бог, решат, что вы готовите какой-нибудь заговор. А кроме того, подумайте об этом несчастном человеке у нас под окнами. Какая это, должно быть, скука – стоять вот так целыми днями. А если мы выйдем, он, глядишь, тоже сможет перекусить.

– Что ж, должен признаться, – с сомнением в голосе согласился со мной Артур, – что под этим углом зрения я проблему не рассматривал. Ладно, уговорили – если вы и впрямь уверены, что так оно будет лучше…

Странное это ощущение – знать, что за тобой следит сыщик; особенно тогда, когда, как в нашем случае, ты стараешься никоим образом от него не оторваться. Объявившись на улице, бок о бок с Артуром, я чувствовал себя министром внутренних дел, который выходит из палаты общин под руку с премьер-министром. Человек в котелке был либо совершеннейший новичок в своем деле, либо же эта работа успела смертельно ему надоесть. Он даже и не пытался хоть как-то замаскировать свое к нам внимание: стоял под фонарем и пялился прямо на нас. Оглядываться через плечо, чтобы проверить, пошел он за нами или нет, мне помешало некое извращенное чувство учтивости; что же касается Артура, то он был настолько выбит из колеи, что и без того выглядел достаточно подозрительно. Шея у него, казалось, целиком – как перископ подводной лодки – ушла в плечи, так что лицо оказалось на три четверти скрыто в воротнике пальто; походка же – такой походкой убийцы уходят от окровавленного трупа. Вскоре я заметил, что подсознательно регулирую скорость шага; забывшись, я инстинктивно ускорял ход, чтобы уйти от преследователя, затем старательно замедлял, чтобы окончательно от него не оторваться. И вплоть до самого ресторана мы с Артуром не обменялись ни единым словом.