Строго говоря, именно это с ним и произошло.

Остальные люди ангела не то вовсе не видели, не то просто не обращали на него внимания, бежали мимо по своим делам, подняв воротники. А дедушка Жюль заметил беднягу, пожалел, ободряюще похлопал по крылу, напоил дешевым подогретым вином в ближайшем кабаке, сидел с ним и травил байки, не умолкал до самого вечера, пока ангел не начал смеяться. А когда ангелы смеются, они возвращаются домой, на небо, это каждый ксёндз знает. Ну ладно, заврался, не каждый. Только самые старые и умные. Да и те – через одного.

На прощание ангел твердо пообещал своему спасителю, что, когда придет срок, спустит ему с неба веревочную лестницу. И уж тогда главное – не замешкаться, не оробеть. И не выдохнуться на полпути. И, конечно, не свалиться. Потому что ловить никто не станет, так у ангелов не принято. Если уж человек взялся лезть на небо, пусть справляется сам.

Что дедушка Жюль справится с любой лестницей, можно было не сомневаться. В юности он сбежал из дома с бродячими циркачами, странствовал с ними несколько лет и успел выучиться куче вещей, чрезвычайно полезных человеку, всерьез планирующему забраться на небо. Как будто заранее знал, что пригодится. В цирке же он получил звонкое заграничное имя Жюль; впрочем, время от времени дед принимался уверять, будто взаправду родился в далекой Франции, самым что ни на есть расфранцузским французом, но потом его украли цыгане, спасаясь от погони, добежали аж до самого Балтийского моря и только там бросили младенца, на радость бездетному жемайтийскому рыбаку. И Люси ему верила. Мало ли что в паспорте написано «Юргис» и местом рождения значится рыбацкий поселок Йодкранте, написать что угодно можно.

Люси вообще верила каждому слову деда.

А как, скажите на милость, не верить человеку, который дожил до восьмидесяти девяти лет, похоронил жену, сказал: «Пожалуй, и мне пора, хорошего понемножку», – а потом не захворал, не умер, как прочие старики, а взял, да и пропал без вести. Исчез, совсем исчез! До сих пор ничего не нашли. Не то что тела – пуговицы от рубашки.

И не найдут, весело думает Люси. Разве что со спутника случайно сфотографируют, как он там по облакам с ангелами скачет, и тут же засекретят информацию на веки веков. Небось, сидит сейчас на самой пухлой тучке, смотрит на мои шары… ну, скажем так, на наши с князем шары. И наверняка страшно мной гордится. Говорит ангелам: смотрите, какую внучку воспитал! И те уважительно кивают, покачивая тяжелыми крылами. А я, правда, ничего так получилась. Даже знакомым ангелам не зазорно показать.

Дед с бабкой жили в Заречье, на улице Кривю. И Люси с ними, потому что в детских садах вечно не хватало мест, а отец с матерью никогда не были выдающимися борцами за житейские блага.

Поэтому Люси жила у папиных родителей. И в школу потом там же пошла. Домой ее забирали только на выходные – возить ребенка каждый день туда-сюда было бы долго, неудобно и совсем не по дороге.

Старики, заполучившие в полное распоряжение любимую внучку, были счастливы, молодые родители – свободны, а о Люси и говорить нечего. Хотя по-настоящему она осознала свою удачу гораздо позже, задним числом, в детстве-то просто живешь как живется, не оценивая, в голову не приходит, что может быть как-то иначе.

Бабушка Рая работала в библиотеке, зато дед был совершенно свободен, и с понедельника по пятницу весь мир принадлежал им с Люси. Такой прекрасный, удивительный мир, щедро снабженный дедовскими комментариями.

Слушать деда было огромным счастьем. И этого счастья Люси досталось с избытком. Дедушка Жюль каждый день будил ее новой утренней сказкой и потом практически не умолкал до самого вечера, когда приходило время приступать к особой, многосерийной, бесконечно длинной сказке на ночь. Люси засыпала почти мгновенно, поэтому за двенадцать без малого лет они так и не добрались до финала. Одна надежда, что дед однажды приснится и все-таки расскажет, чем там дело кончилось. Наверное, сам пока не знает, не успел сочинить, пока жил на земле, а на небе, ясное дело, не до того, особенно поначалу.

Накормив внучку завтраком, дед уводил ее гулять. Гуляли почти в любую погоду, только ливень, град и совсем уж лютый мороз могли заставить их сидеть в четырех стенах. Дедушка Жюль не любил подолгу оставаться на месте, для него и город-то был тесноват, не то что дом.

По каждой улице Старого города они прошли несколько сотен раз, не меньше, и по дороге дед всегда рассказывал Люси какую-нибудь новую историю; с тех пор Вильнюс навсегда стал для нее суммой множества разных городов, по большей части удивительных. К примеру, в одном из них по вечерам загорались электрические фонари, в другом люди до сих пор ходили по улицам с горящими факелами, в третьем выращивали специальную породу ночных собак-поводырей с сияющими глазами, в четвертом над городом летали воздушные змеи из светящейся бумаги, жители пятого покупали в аптекарских лавках очки с волшебными стеклами, позволяющими видеть в темноте (а днем – сквозь стены). В шестом же горожане раз и навсегда решили проблему уличного освещения, договорившись с луной, чтобы она всегда была полной и не ленилась пробиваться сквозь самые плотные тучи. Главное – не забывать о ежемесячной плате. Всего-то три воза картофельных блинов, говорить не о чем; дело за малым – наловчиться добрасывать их до самого неба. Но в каждом поколении непременно рождается девочка, или мальчик, наделенные соответствующей чудесной способностью, так что все в порядке.

И это – только одна деталь. По всем остальным параметрам между собравшимися по воле рассказчика в одном месте и времени городами наблюдались не менее яркие различия. Число разночтений множилось по мере прогулок, и в Люсиной голове превосходно уживались десятки одновременно сосуществующих Вильнюсов, почти не пересекающихся, но каким-то удивительным образом сливающихся в один многомерный город; большинство виленчан даже не подозревали о близости иных пространств, но некоторым счастливчикам удавалось по несколько раз на дню пересекать невидимые границы, так толком и не осознав, что с ними случилось.

И с другими городами, наверное, примерно так же обстоит, просто мы с дедом там не живем и ничего о них не знаем, думала тогда Люси. Собственно, до сих пор так думает. Отличное наследство оставил любимой внучке дедушка Жюль, лучше не бывает.

Холм, под которым спит князь[9], был совсем рядом с их домом. Когда поднялись туда впервые, дед начал было рассказывать: «Говорят, что под этим холмом похоронен князь Гедиминас…» – и тут же осекся, потому что Люси скривилась, изготовившись зарыдать. В детстве она слышать ничего не желала ни про какие похороны. Что такое смерть, не понимала и страха перед ней не испытывала, но идея зарывать человека в землю казалась ей совершенно ужасной. Даже если человек не возражает, и вообще лежит тихо, не прыгает и не разговаривает, как показывают мертвых в кино.