Его предложение неожиданно. Должно быть, он и сам это сознает, потому что губы его быстро раздвигаются в улыбке.

Но это не та его широкая естественная улыбка, которая отражается в глазах.

Он берет вазу и идет в библиотеку.

Заметив, что я иду следом, он останавливается.

– А знаешь, пожалуй, я все же выпил бы кофе. Если тебя не затруднит.

– Ничуть. Я только что сварила.

Хороший знак. Томас желает задержаться.

Кофе приготовлен так, как он любит, – с натуральными сливками, с коричневым сахаром. Я бросаю взгляд на телефон: от вас пока нет вестей о том, что Томас отозвался на ваше приглашение.

Я приношу поднос в библиотеку. Томас все еще ставит вазу с цветами на рояль.

Он резко оборачивается, в лице мелькает удивление.

Словно он забыл, что просил меня приготовить ему кофе.

Что его испугало?

Нужно напомнить ему про подарок. Это важно.

– Томас, куда ты решил поместить статуэтку сокола?

– В спальню, на комод. – Он отвечает не сразу. Его слова как бальзам на душу. – Смотрю на него каждый вечер, укладываясь спать, и по утрам, когда просыпаюсь.

– Идеальное место. – Потом: – Присядем?

Он устраивается на краешке дивана, берет чашку с кофе, быстро отпивает глоток, затем резко откидывается назад, едва не расплескав горячую жидкость.

– Ты чем-то встревожен? Не хочешь поделиться?

Он колеблется. Потом как будто принимает решение:

– Да так, пустяки, не бери в голову. Просто хотел повидаться с тобой, сказать, что очень тебя люблю.

Результат превосходит все мои ожидания.

Но потом Томас смотрит на часы и внезапно вскакивает на ноги.

– Мне пора. Писанины много, – с грустью объясняет он, кончиками пальцев выбивая дробь по ноге, одетой в джинсы. – Я еще не знаю своего расписания на эту неделю, но, как только что-то прояснится, сразу позвоню.

Он исчезает так же внезапно и неожиданно, как появился.

В поспешном уходе Томаса есть два странных момента.

Он не поцеловал меня на прощание.

И, не считая того одного глотка, фактически не притронулся к кофе, который так настойчиво просил меня приготовить.

16 декабря, воскресенье

Я сижу на скамейке прямо у входа в Центральный парк. В руке у меня стакан кофе, пить который я не могу. Внутренности будто связало узлом, и я не в силах проглотить больше одной капли горького напитка.

Два сообщения приходят почти одновременно.

От доктора Шилдс: «Джессика, Томас еще не откликнулся?»

От Томаса: «У меня есть доказательства. Можем встретиться сегодня вечером?»

Доктору Шилдс я не отвечаю, потому что от Томаса ответа по поводу свидания не будет. Дома у доктора Шилдс под ее бдительным оком я набрала сообщение, но не отправила его.

Так я впервые обманула ее сегодня утром. И «БьютиБазз» не направляла меня ни к какой клиентке: мне просто нужно было поскорее уйти оттуда.

Томасу я тоже не отвечаю. Прежде мне необходимо кое с кем встретиться.

Бен Куик, ассистент доктора Шилдс, живет в западной части 66-й улицы.

Как только я сообразила, что из всех, с кем я знакома, возможно, он единственный знает правду о ней, найти его оказалось на удивление легко. По крайней мере, квартиру, принадлежащую его родителям.

Консьерж сообщил о моем визите, и вскоре из лифта выходит мужчина, внешне точно такой, каким Бен станет через тридцать лет.

– Бена сейчас дома нет, – говорит он. – Но вы представьтесь, оставьте свой телефон, и я скажу ему, что вы заходили.

Консьерж дает мне листок бумаги и ручку, и я записываю свои данные. Потом, подумав, что Бен может не вспомнить меня в череде женщин, принимавших участие в исследовательском проекте доктора Шилдс, добавляю: «Я – Респондент 52». И складываю листок пополам.

С тех пор прошло более часа, от Бена пока ни слуху ни духу. Я потягиваюсь, разминая спину. С катка Уоллмен-Ринк доносится голос Мэрайи Кэри, исполняющей «All I Want for Christmas Is You». Переехав в Нью-Йорк, на первых порах я часто приходила сюда, но в этом году на коньки еще не вставала.

Я поднимаюсь со скамейки с намерением выбросить в урну стаканчик из-под кофе, и тут звонит мой телефон. Я хватаю его, вижу на экране имя Ноа.

За эти выходные так много всего произошло, и я почти забыла, что мы сегодня собирались вместе поужинать.

– Итальянская кухня или мексиканская? – спрашивает он, когда я принимаю вызов. – Тебе вообще нравится та или другая?

Я медлю с ответом, невольно вспоминая Томаса в своей постели.

Я не должна чувствовать себя виноватой, ведь Ноа я видела всего два раза в жизни. И все же меня мучает совесть.

– Я с удовольствием с тобой встречусь, но только давай без лишней помпы, ладно? – предлагаю я. – У меня был очень тяжелый день…

Он реагирует спокойно.

– Так мы можем просто остаться дома. Я открою бутылочку вина, закажу еды из китайского ресторана. А хочешь, приду к тебе?

Сейчас я не в состоянии идти на свидание и нормально общаться. Но Ноа отшивать не хочется.

Громкоговоритель на катке разражается зычным голосом:

– Объявляется десятиминутный перерыв. За это время мы приведем в порядок лед. Выпейте пока горячего шоколада, а потом снова добро пожаловать к нам!

– У меня идея! – говорю я Ноа.

* * *

Я с детства катаюсь на коньках – все зимы проводила на замерзшем озере неподалеку от дома родителей – и весьма преуспела в этом деле. А Ноа, вытаскивая из рюкзака свои коньки, объясняет:

– Я до сих пор по выходным играю в хоккей за университетскую команду.

Мы делаем несколько кругов, потом он поворачивается лицом и едет задом, берет меня за руки, шутит:

– Не отставай, черепаха.

Я торможу, острием лезвий вонзаясь в лед. Мышцы ног горят.

Это то, что мне нужно: тихо падающий снег, движение, громкая музыка, всюду вокруг розовощекие детишки.

И серебристая фляжка с мятным шнапсом, которую Ноа протягивает мне, пока мы передыхаем у бортика.

Я делаю глоток, потом быстро еще один.

Возвращаю ему фляжку и отталкиваюсь от бортика.

– Догони, если сможешь, – бросаю я ему через плечо и начинаю разгоняться.

Я мчусь к изгибу овального катка, чувствуя, как холод обжигает лицо, а из груди рвется смех.

И вдруг в меня врезается некая твердая масса. От столкновения я едва не падаю.