Она была ниже, чем я думал; ее замысловатый пучок волос создавал иллюзию роста. Но на самом деле она была красивее, чем я думал. В отраженном свете красных стен ее кожа приобрела гладкий кремовый блеск. Мягкая молодость ее лица противоречила мирскому мнению. С такой близкой дистанции определить ее возраст было еще труднее. – Ты, должно быть, Гордиан, - сказала она.

– Да.

– Мой муж физически и эмоционально истощен событиями последних нескольких дней. Он не может с тобой увидеться.

– Я думаю, он должен.

– Он еще не заплатил тебе?

Я стиснул зубы.

– Я не инструмент, который нужно использовать, а затем выбросить. Я помог ему узнать правду. Я добыл для него определенную информацию. Теперь я обнаружил, что невинная семья пекаря была загнана в подполье, а еще один человек мертв, скорее всего, убит, чтобы заставить его замолчать.

– Если ты говоришь об этом мерзавце Фугаксе, то, конечно, всему городу станет лучше, избавившись от такого существа.

– Что вы знаете о его смерти? - она не ответила.

– Я настаиваю, чтобы вашмуж меня принял, - сказал я.

Она пристально посмотрела на меня. – Все, что ты хотел бы сказать Поппи, ты можешь сказать мне. У нас нет секретов друг от друга – больше нет. Между нами все прояснилось.

– А ваш пасынок?

– Отец помирился с сыном.

– Вы втроем обо всем договорились?

– Да. Но это не твое дело, сыскарь. Как ты говоришь, тебя наняли, чтобы что-то выяснить, и ты это сделал. И на этом давай закончим.

– Так же как закончли Хрестус и Фугакс. И кто знает, что сталось с пекарем и его семьей?

Она глубоко вздохнула и недовольно посмотрела на меня.

– Раб Хрестус принадлежал моему мужу. Его смерть была просто уничтожением собственности моего мужа. Хрестус был старым и медлительным, он крал у своего хозяина еду и, возможно, не пережил бы еще одну зиму; его рыночная стоимость была равна нулю. Поппи один имеет право требовать компенсации за ущерб, и если он решит не обращать на это внимания, то ни тебе, ни кому-либо другому нет никакой надобности вникать в этот вопрос дальше.

Она скрестила руки и медленно зашагала через комнату.

– Что касается Фугакса, как я уже сказала, его смерть всем только выгодна. Думаю, этим он оказал услугу обществу! Когда начался суд, а затем расследование, он пытался нас шантажировать. Он был глупцом, мерзкий, коварный человечек, а теперь он мертв. Это тоже не твое дело.

Она добралась до дальнего угла и обернулась.

– Что касается пекаря и его семьи, то им была выплачена более чем достаточная компенсация за их хлопоты.

– Семья этого человека была в этом магазине на протяжении нескольких поколений! Не могу поверить, что он ушел по собственной воле.

Она сжала челюсти.

– Правда, Бебиус поначалу не был готов сотрудничать. Потребовалось определенное давление, чтобы заставить его это сделать.

– Давление? – Черная метка цензора могла доставить Бебиусу большие неприятности. Как только ему это объяснили, Бебиус понял, что лучше будет, если он со своей семьей вообще покинут Рим и откроют магазин в другом месте. Я уверена, что его миндальные пирожные будут так же популярны в Испании, как и здесь, в Риме. Увы, Поппи будет их не хватать, – она говорила все это  без тени иронии.

– А как насчет меня?

– Тебя, Гордиан?

– Я знаю больше, чем кто-либо.

– Да, это правда. Откровенно говоря, я думала, что мы должны что-то с тобой сделать, и мой пасынок тоже. Но Поппи сказал, что ты поклялся своими предками хранить тайну и дал ему слово, как римлянин римлянину Подобные вещи имеют большое значение для Поппи. Он настоял на том, чтобы мы оставили тебя в покое. И он оказался прав: ты промолчал. Он ожидает, что ты будешь молчать и дальше. Я уверена, что ты его не подведешь.

Она сверкнула безмятежной улыбкой без малейшего намека на раскаяние. Мне показалось, что Палла сама была похожа на кусок отравленного пирожного.

– Итак, видишь ли, - сказала она, - все случилось к лучшему, для всех, кого это касается.

Юридически и политически скандалу в семействе Попликолы с отравленным пирожным был положен конец. Суд общественного мнения, однако, будет продолжать мусолить обстоятельства дела еще долгие годы.

Были и те, кто настаивал на том, что расследование Сената было сфальсифицировано самим Попликолой; что важные свидетели были запуганы, выгнаны и даже убиты; что цензор был морально банкротом, непригоден для своей должности, и что разговоры о его счастливой семье были показухой.

Другие защищали Попликолу, говоря, что все разговоры против него исходили от нескольких морально развращенных, ожесточенных бывших сенаторов. Были даже те, кто утверждал, что этот эпизод является доказательством мудрости и глубокого осмысливания Попликолы. Услышав такие шокирующие обвинения против своего сына и жены, многие мужчины бросились бы мстить им, взяв их наказание в свои руки; но Попликола применил почти сверхчеловеческую сдержанность, инициировал официальное расследование и, в конце концов, добился оправдания своих близких. За свое терпение и хладнокровную настойчивость  они посчитали Попликолу образцом римской прозорливости, а его верной женой Паллой восхищались, как женщиной, которая высоко держала голову, даже когда подвергалась самой жестокой клевете. Что касается его сына, политическая карьера Луция Геллия продвигалась более или менее без скандала. Он стал более активным, чем когда-либо, в судах и на заседаниях сената и открыто выразил стремление когда-нибудь стать цензором, следуя по стопам своего отца. Лишь изредка его недоказанное преступление возвращались, чтобы напомнить ему о нем, как в том случае, когда он в противовес Цицерону в одной из злобных дискуссий угрожал оспорить мнение великого оратора, на что Цицерон ответил:

– Это прозвучало так, Луций Геллий, как будто ты собираешься угостить меня кусочком  твоего миндального пирожного!

9-й рассказ     Вишня Лукулла

– Как