Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Официантка хлопнула обеими руками по коленям и принялась с силой поглаживать бедра, словно раскатывала тесто, — движение выражало крайнюю степень горя…
— Как можно такое рассказать, честное слово! У тебя дети есть?
— Да. Дочь есть.
— Красивая? На тебя похожа? Или на жену?
— Слушай, женщина. Два часа ночи. Или рассказывай, или я уйду, и ты не получишь свои ночные десять долларов…
— Хорошо, хорошо. — Официантка перестала раскатывать на коленях тесто и вскинула руки на манер персонажей из итальянских фильмов. — Все, все… Рассказываю. Клянусь мами, самое плохое, когда человек жадный, он становится слепой, ничего не видит, только себя. Мой Стасик — так я сына назвала, в честь Анастаса Микояна — после института работал инженером. Потом он подал документы на выезд в Израиль — сам знаешь, да, как все происходило, ведь в нашей семье никогда не было евреев. Мы деньги заплатили и получили письмо, что наша дорогая тетя Песя целый день плачет в Израиле, хочет видеть своего родственника Стасика с семьей. Стасика выгнали с работы. Сказали: если ты армянин и вдобавок еврей, то сам найдешь себе работу, а позорить завод не дадим никому. И Стасик устроился работать страховым агентом… Еще чай хочешь, нет? Что, пузырь слабый? Ладно, ладно. Слушай дальше… Приехали в Лос-Анджелес, думали, что здесь много армян, большая община, нам помогут. Но никто нам не помог. Что у нас было? Один контейнер с рваным бельем… Только сестра хорошо устроилась. Один армянин, зубной доктор, взял на работу ее дурака мужа. Сестра нашла учеников — сольфеджио учить. «До-ре-ми-фа-соль», сам знаешь. Окна открыты, весь день несчастные дети гаммы кричат, как певчие в Эчмиадзине… А я, Стасик и его жена бегаем, ищем работу. Наконец Стасик устроился страховым агентом. Он пришел к сестре и говорит: «Тетя Эмма, поддержи коммерцию, застрахуйся с мужем». Сестру Эммой зовут, наш отец-шофер назвал ее в честь автомобиля «эм-один», такая машина была давно, «эмка»… Сестра говорит Стасику: «Хорошо, мы согласны. Только отдашь нам половину денег, которые получишь за нашу страховку». Стасик согласился. Прошло три года. Стасик нашел работу компьютерщика, купил дом, внук родился. Вдруг его вызывают в страховую компанию. Там был начальник-армянин из Степанакерта. Говорит: «Слушай, Стасик, кто такая Эмма? Твоя тетя?! Ах, сволочь, смотри, что нам написала! Требует вернуть ей деньги, а то подаст в суд. Возьми письмо, почитай». Стасик прочитал письмо и как стоял, так упал… Потом мне письмо принес. Я сразу узнала почерк сестры. Она написала, что, мол, ваш страховой агент Анастас Арзуманян три года назад плакал-умолял, чтобы застраховать меня с мужем на сто тысяч долларов. Пользуясь тем, что мы плохо знал и английский, подсунул нам договор совсем не такой, о каком говорил. Мы подписали. Теперь мы выучили английский и поняли, что есть страховые компании лучше вашей. Требуем вернуть нам деньги, которые мы вам заплатили, — семь тысяч долларов и еще моральные издержки. Иначе мы напишем туда, куда надо, где специально следят за жуликами из страховых агентств. И вас с этим негодяем Анастасом Арзуманяном будут судить… Представляешь, родная тетя! — Официантка вновь принялась горестно раскатывать на коленях тесто. — Я, как была в чувяках и халате, побежала на Сансет-бульвар, где жила эта гадина. Упала в ноги, рву волосы. Как ты могла такое написать?! А сестра говорит: «Слушай, что ты волнуешься? Так все делают, это ведь Америка. Компания вернет нам деньги, мы тебе отдадим то, что сняли со Стасика, как комиссионные за нашу страховку. И еще дадим, когда получим за моральные издержки. И вам хорошо, и нам хорошо». А ее дурак муж говорит: «Если будет суд, Стасик скажет, что тоже плохо знал английский. Пусть компания за все отвечает». Такие звери!
Официантка умолкла, повернула голову и посмотрела на дверь, что вела в подсобку. Заскрежетали петли, и в дверной проем высунулось широкое, волосатое лицо, похожее на физиономию уменьшенного Кинг-Конга.
— Аня, ахчи! Таз помой! — хрипло произнес Кинг-Конг. — Два часа таз грязный стоит. И ведро. Барашка куда складывать? Ты головой думаешь? — Дверь захлопнулась.
Теперь мне стало понятно, почему со всего Лос-Анджелеса съезжаются люди в этот духан, чтобы поглазеть на лучшего повара из бакинской гостиницы «Интурист».
— Ладно, ладно! — Официантка махнула руками в сторону подсобки. — «Ахчи»! Тоже мне, девчонку нашел. На одну минуту присела, уже «таз помой»…
— Чем же кончилась эта история? — спросил я, расплачиваясь за кутабы и чай.
— Пока все тихо. Но если Стасика отдадут под суд, клянусь, я им горе сделаю…
Лос-Анджелес… еще немного
Двое славных людей — муж и жена, Генриетта и Марк, — несколько часов кряду возили меня по Лос-Анджелесу и рассказывали все, что они знали о Городе ангелов.
— Если бы на свете не было Санкт-Петербурга, — говорила Генриетта, — первым городом мира я бы признала Лос-Анджелес.
Марк согласно кивнул, он внимательно следил за дорогой…
— Чем я благодарна Советам, так это вколоченным в пионерскую голову пренебрежением к обогащению. Здесь я смотрю на очень богатых людей как на экспонаты, без восхищения и без зависти, — продолжала Генриетта. — А мир, что нас окружает, меня будоражит до спазмов в горле. Часами я могу смотреть на океан…
— Просто перед океаном, как перед господом, все равны, — буркнул флегматичный Марк. — Я не откажусь от миллиончика или двух, пусть лежат себе.
— Пусть себе лежат, — согласилась жена. — Мы на авеню Вильшер. А вот дом с самыми дорогими квартирами в мире.
Дом безликим каменным фасадом смотрел на авеню, названной по имени владельца этого здания. Каждая «квартира» занимала весь этаж и стоила несколько миллионов. Можно было прожить всю жизнь, не выходя из этих стен. В доме было все — от магазинов до парка, разбитого на крыше, и вертолетной площадки…
В Лос-Анджелесе деньгами никого особо не удивишь — больше на миллион, меньше на миллион! Поброди по Беверли-Хиллз, поглазей на поместья, где живут кинозвезды, адвокаты, врачи, где чуть ли не треть особняков принадлежит «новым русским». Или, скажем, прошвырнись по Родео-драйв, одной из пяти самых дорогих улиц мира. Беверли-Хиллз — один из городов мегаполиса, где есть свой мэр, своя полиция, свое собственное законодательство…
В стародавние времена на этой земле, выжженной солнцем, находилось ранчо вдовы мексиканского солдата. Так она и жила там со своими детьми и братом, который ее нередко обижал. Вдова подала в суд, и брата