«с огромным удовольствием… от имени союзного правительства и своего собственного». Далее он сделал перечисление, из которого следовало, что, во-первых, «перелом, наметившийся во взаимоотношениях между Советским Союзом и Польской республикой, и дальнейшее успешное развитие этих отношений нашли свое выражение в актах, имеющих чрезвычайно серьезное значение не только для отношений между нашими странами, но, несомненно, и для дела укрепления всеобщего мира». Он имел в виду «столь счастливо заключенные между нашими странами пакт о ненападении и конвенцию об определении агрессора». Во-вторых, по его словам, нельзя было не заметить «несомненных успехов в области культурного сближения между нашими странами. Взаимные визиты представителей науки и искусства Советского Союза и Польской республики и устанавливающееся между ними сотрудничество также являются признаками благоприятного и всестороннего развития отношений между СССР и Польшей». В-третьих, Литвинов вспомнил и «теплый прием, оказанный нашим летчикам во время пребывания их Польше и пребывание в СССР эскадрильи польской военной авиации во главе с генералом Райским» — то и другое оставило «у нас наилучшие воспоминания». При этом Литвинов, назвав Райского генералом, оставил в стороне, что во время приезда в Советский Союз летчик Райский еще пребывал в звании полковника. Наркому, видимо, хотелось подчеркнуть политическую значимость того визита.

Весьма примечательным в этом звене аргументов стал и четвертый довод-комплимент Максима Литвинова, адресованный уже персонально Юзефу Беку: «Перечисленные мной факты, свидетельствующие о глубоком процессе сближения между нашими странами, совпали в значительной части со временем вашего руководства внешними делами Польши, г-н министр, и должны быть поэтому отнесены за счет Ваших личных заслуг». Завершил нарком свое выступление словами о том, что советское правительство «уделяет особое внимание установлению и поддержанию со своим крупнейшим западным соседом — Польской республикой — действительно добрососедских дружественных отношений», потому что сознает, «в какой огромной мере от этих отношений зависит дело сохранения мира, в частности, на востоке Европы». Своеобразным восклицательным знаком надежд на будущее стали слова, что «эта мирная политика союзного правительства встречает в Польше все большее понимание».

В течение трех дней выяснилось, что советские старания стали напрасными, притом их напрасность была предопределена Варшавой еще до визита. К такому выводу неизбежно приводит даже просмотр публикаций в польской прессе о ходе поездки Юзефа Бека в Москву. Примечательно в этом смысле хотя бы то, что Польское телеграфное агентство приему польского министра иностранных дел председателем ЦИК СССР М.И. Калининым, который в соответствии с советской конституцией являлся официальным главой Советского Союза, а затем руководителем правительства СССР В.М. Молотовым не стало посвящать отдельных хроникальных уведомлений. О них говорилось буквально одной строкой в сообщениях общего порядка, без всякой конкретизации того, чему был посвящен обмен мнениями. В отличие от советских «Известий» польские газеты «Kurjer Warszawski», «Kurjer poranny» и другие издания помещали хронику из Москвы вовсе не на самых видных местах, в лучшем случае на второй, даже на четвертой странице, никак не выделяя их полиграфическими средствами.

В последний день визита в половине седьмого вечером 15 февраля во время пресс-конференции журналистам было вручено польско-советское коммюнике. В первом его абзаце отмечалось, что «трехдневное пребывание министра иностранных дел Речи Посполитой г. Бека в Москве дало ему и народному комиссару иностранных дел Литвинову возможность провести несколько длительных бесед», в ходе которых «оба министра сделали обзор, а заодно обсудили как общеполитическую международную ситуацию, так и вытекающие из нее проблемы, в особенности тезисы, которые интересуют или могут интересовать Речь Посполитую и Союз Советских Социалистических Республик». Вслед за этим шли столь же общие слова о том, что «обмен мнениями между г. министром Беком и г. народным комиссаром Литвиновым показал общность взглядов в отношении к многим из тех проблем и вопросов и твердое намерение правительств, которые они представляют, действовать в направлении дальнейшего улучшения отношений между Речью Посполитой и Союзом Советских Социалистических Республик в направлении сближения обществ двух государств, для чего основой являются подписанные между двумя государствами пакты о неприменении силы и конвенция об определении агрессии… В духе тех актов оба правительства готовы взаимодействовать в деле сохранения и укрепления общего мира, обращая специальное внимание в том взаимодействии на сохранение мирных и нормальных отношений в наиболее интересующей их восточной части Европы». Единственной конкретикой, обозначенной в коммюнике, стала договоренность о том, что «пан министр Бек, принимая во внимание нынешнее состояние польско-советских отношений, а также возрастающие возможности и значение международного сотрудничества обоих государств», от имени своего правительства предложил поднять «дипломатические представительства двух государств» до уровня чрезвычайных и полномочных послов. До этого представитель Польши в СССР пребывал в ранге посланника. Как и следовало ожидать, «комиссар Литвинов целиком присоединился к мнению господина министра Бека» на сей счет. В своем выступлении перед журналистами сам министр Бек, о котором сообщало ПТА, тоже ограничился сугубо общими, хотя и красивыми словами. Он отметил, что «вопросы польско-советских отношений всегда были предметом глубокого внимания в Варшаве», что они «с комиссаром Литвиновым провели позитивную работу, которая имеет своей целью стабилизацию мира», а слово «мир» для него — бывшего комбатанта, то есть человека, в свое время повоевавшего, — является «не фразой, а реальным понятием».

Создается впечатление, что польская и советская стороны с самого начала вкладывали в тот визит разный смысл. Москва предполагала, надеялась на дальнейшее укрепление взаимодействия, в том числе в противостоянии нацистскому режиму в Германии, который давно не скрывал своих антироссийских и антисоветских целей, потому так тепло принимала министра Бека, зная, что во внешней политике Речи Посполитой он является правой рукой маршала Пилсудского. Варшава же направляла Бека в Москву с целью дать понять, что Польше достаточно формального подписания договора о ненападении с СССР, на большее руководство СССР рассчитывать не должно. И Юзеф Бек эту задачу выполнил. Советский нарком М.М. Литвинов в своих последующих записях о переговорах с варшавским гостем констатировал, что «сотрудничество с Польшей в отношении Германии надо считать на ближайшее время отпавшим». К тому же он добавил, что «Бек не только своим категорическим заявлением закрыл дорогу к такому сотрудничеству в настоящее время, но даже не делал никаких оговорок о возможности возвращения к этим темам позднее». Главным в позиции Бека стали его слова, оповестившие советскую сторону, что он не видит в угрозы со стороны Германии, а заодно и опасности войны в Европе. Фактически для СССР это означало, как говорится, от ворот поворот на всю оставшуюся жизнь межвоенной Речи Посполитой. Современный польский историк Войцех Матерский в своей книге «Na widecie. II Rzeczpospolita wobec Sowietów 1918–1943» («В дозоре. II Речь Посполитая и