Первым делом, прошли прибрежным шоссе — узкая, отстроенная еще англичанами дорога, с одной стороны — море, бесполезно атакующее высокий вал насыпи, стремящееся прорваться и перейти в наступление на город. С той стороны добывали соль — одно из того немногого, чем богата эта земля. В лучах восходящего солнца — на белую планиду соляного поля было больно смотреть.

Велехов, оставив главным над навербованными казаками Кательникова — сам напросился к машину Волкову. Не нравился ему старший урядник — ох не нравился, хотя сам был казаком, а потому — по-любому своим. Просто Велехов не первый день был на Востоке и многого насмотрелся. В мести, с раскровяненной душой — очень легко многое забыть и через многое переступить. А правила игры просты: мы это мы, а они — это они. Они могут знать наш язык, нуждаться в нашей помощи, быть богатыми и предлагать деньги — но они останутся самими собой. В их понимании обмануть неверного — не грех, а признак доблести, обманувшего неверного воспевают в народном эпосе, в фольклоре. Нет сомнений в том, что Волков хочет отомстить так же, как и сам Велехов. Вот только есть небольшое «но» — Велехов ни на грамм не доверяет этому принцу, прилизанному и правильному. А вот Волков — по какой-то причине доверяет.

Велехов и сам мог сказать то, что можно было сказать по этому поводу. Да, на Востоке так не делаются дела: приехал сотник с горой оружия и навербованными казаками и прочими желающими и вот — проблема, которую до этого никто не мог решить, начала бы решаться. Так не бывает, чужому не доверится никто, для того, чтобы стать своим — должно было пройти год, два, пять. По здравому размышлению — им и вовсе не стоило срываться с земли, освоенной и распаханной, политой потом — чтобы вернуться на Восток, жестокий и кровавый. Здесь есть кому разбираться, тот же Волков. Да, если уж они сюда и приехали — репутацию и авторитет надо было бы нарабатывать годами. Да — можно было бы предположить, и не ездя сюда — что походный атаман будет вовсе не в восторге от неприкаянной группы, шарахающейся в его зоне ответственности. Ведь на Востоке как — гораздо прозе договориться о какой-то форме совместного существования, чем развязывать длительную и кровавую войну: местные тоже знают о кровной мести и оттого не спешат браться за оружие. А он, со своей местью — только все портит и усложняет.

И единственный способ что-то сделать, причем сделать быстро — наняться наемниками к кому-то из местных принцев. Встроиться в существующий порядок вещей, принять местные правила игры, сесть за карточный стол, взять карты и попробовать выиграть. И Волков, судя по всему, человек многое видевший и многое понявший — пошел тем же самым путем, решив мстить изнутри системы, а не воевать со всей системой разом. Вот только почему — не лежит к этому ко всему душа? Не лежит и все тут. Так мерзко, ажник не выскажешь. И думаешь — бросить все и назад, к трактору, к сухой, крошащейся в руках но богатой земле, и к рассвету, холодным огнем горящему над Доном…

Велехов стоял за пулеметом, сзади — это был обычный, крупнокалиберный Браунинг, переделанный с авиационного в тумбовый, и уже после выпуска — снабженный кожухом для воды, дабы обеспечить длительный огонь без замены ствола. Пулемет поставили только утром, на дорогу. Ракурсный зенитный прицел здесь остался, равно как и удобное сидение для пулеметчика, позволяющее не напрягать ноги. Чтобы не прозевать неладное — Велехов повернул пулемет влево, в сторону гор. Выжженные солнцем скалы, почти крымская, уже подсохшая на корню трава, ласточкины гнезда кишлаков — внушали тревогу. От идущих впереди машин — поднималась пыль, пыль нехорошая, мелкая, смешанная с мельчайшей каменной крошкой и с осевшими на землю мелкими кристалликами морской соли. В том числе и поэтому здесь долго не живут — такая пыль, даже если прикрывать лицо, попадает в легкие и превращает человека в инвалида годам к сорока. Не было никакой возможности поговорить — тут и дышишь то через раз. Вся земля на побережье тоже была плохой, пустой, неплодородной, отравленной солью.

Они шли к Зинджибару. Небольшой город на самом побережье, порт. Рыбацкий, контрабандистский, какое-то время — и пиратский. Потом — англичане сделали здесь Азиатскую крейсерскую станцию, в Зинджибаре базировались две — три канонерки и рота Морской пехоты Его Величества. По побережью шла дорога, а дальше, в горы — неконтролируемая территория. Зона контроля — исчерпывалась дальнобойностью орудий канонерок, морские пехотинцы даже не пытались углубиться в горы: им важно было держать береговую линию и не допускать пиратства. Это была провинция Фадли, от Зинджибара дорога шла к Джаару, столице Нижней Яффы, а им нужно было к городку Аль-Кара, на самой границе с Верхней Яффой и Йеменом. Оттуда — открывалась дорога в провинцию Бейхан и дальше, в горы Хадрамута.

Зинджибар сейчас — отличался реконструированным портом, совершенно русской набережной и кварталом бурых домов русской архитектуры, которыми цивилизованная жизнь здесь им закончилась. Как и в Аденском заливе — канонерки сменили теперь торпедные катера, на горизонте, в ослепительно-белом вареве немилосердного местного солнца — дымила русская крейсерская эскадра, лидером которой был эскортный авианосец Орел старого, двадцать восьмого проекта. Сопровождаемый крейсерами и эсминцами, он стол по ветру и выпускал самолеты, которые, как деловитые пчелы жужжали над приморским городом и пропадали где-то в горах. Здесь они остановились только с тем, чтобы пополнить запасы солярки и питьевой воды на флотском арсенале, после чего продолжили свой путь. Волков сказал, что до темноты надо пройти Аль-Кару, как обычно не объяснив ничего.

От Зинджибара — дорога круто поворачивала в горы, Татры упирались, пыхтели измученными пахотой быками, приспосабливаясь к подъему. Время от времени останавливались, чтобы долить воду в радиаторы и остудить двигатели — и это еще не самые горы, то ли еще будет. Едкий, мерзкий пот — покрывал лицо, все тело, Велехов чувствовал себя как искупанный — но это еще полбеды. Когда покрыта потом одежда начнет сохнуть — надо будет сменить ее, переменить до исподнего, повесить проветриться, а потом не стирая — воды то нет — хорошенько отходить жесткой сапожной щеткой. Если одежда высохнет на тебе — она превратится в наждак, раздерет кожу до крови и будет все что угодно, вплоть до заражения. Вот почему арабы не носят штанов, а их одежда — как бы спадает с тела. Здесь это суровая необходимость…

Конвой шел не торопясь, но и не медля. Дорога была двухпутной, но в плохих местах — машины с трудом протискивались между валунами или рискую улететь в пропасть. На полпути — встретили встречный конвой, коротко обменялись новостями. По словам водителей — впереди по местным меркам спокойно, ни одно из местных племен не взбунтовалось. А первое, что делает взбунтовавшееся племя — вываливает на дорогу валуны и перекрывает ее…

Уже ближе к вечеру — прошли Аль-Кару. Небольшой городок, ни одной улицы, мощеной даже камнем, острые иглы минаретов, подпирающих небо, заборы и дувалы, скрывающие жилища арабов так же надежно, как непроницаемая улыбка — скрывает истинные намерения. Народа на улицах было относительно немного, все женщины — в глухих, черных чадрах, рядом с канавами, по которым отводились нечистоты — игрались чернявые, босоногие мальчишки. Один из них, столкнувшись взглядом с Велеховым — провел ребром ладони по горлу: жест понятный и без переводчика. Казак никак не отреагировал. Кавказ, Крым, туретчина… теперь Восток. Такая уж судьба у казаков…