всегда, и спешит непонятно куда, но, черт, Варенька — Варенька живая. Костя хотел было отправить голосовое сообщение, но вовремя спохватился — вдруг заметит Варин муж. Поэтому он ограничился коротеньким, но емким сообщением:

«Варя, не думай, что я чокнулся. Ты сильно занята?»

«Нет, а что?» — Варя, которая, судя по всему, не так сильно опасалась собственного мужа, отправила голосовое.

«Посиди со мной в машине. Минут двадцать, не больше».

Варенька ответила минут через пять:

«Ну подъезжай к моему подъезду. Знаешь, где я живу?»

«Знаю».

Дело было за малым — выехать со двора на разбитую Фестивальную улицу, добраться до перекрестка с Корнеева, где вечно ломался светофор, повернуть, прокатиться по более широкой улице Летчика Бабушкина, подсвеченной фонарями и магазинчиками разливного пива, снова углубиться во дворы, и — вуаля! — нужный подъезд, как заказывали.

Вход в Варин подъезд охраняли, точно стражники, два огромных дерева. В темноте силуэты этих деревьев показались Косте зловещими. Вареньку почти не пришлось ждать — на работу она опаздывала, понимаете ли, а тут прилетела на всех парах, будто ждала встречи. Она дернула дверь и неуклюже взгромоздилась на пассажирское сиденье. В руках она держала шуршащий пакет.

— Варя, спасибо, — совершенно искренне произнес Костя.

— Ой, да ладно! — Варенька была сама застенчивая непосредственность. Она взмахнула короткими кудряшками, будто отгоняя невидимых пчел. — Ты как Мишутка, — сообщила Варя.

Костя не сразу вспомнил, что Мишуткой звали ее сына.

— Он тоже не любит сидеть в одиночестве, — сказала Варя и еще громче зашуршала пакетом. — Надеюсь, ты не будешь ко мне приставать?

— Боже, нет. У меня просто тяжело на душе, и… Очень долго объяснять. И вообще, я твой шеф.

— Строго говоря, Марк — мой шеф.

— Не забудь ему завтра об этом напомнить. Почему ты так охотно согласилась?

— А я кое-что задумала. Видишь ли, когда у тебя дома большой муж и маленький ребенок, уединиться особо негде — ты вечно на виду.

Все-таки она была милой. С этими ее огромными глазами и паучьими ресничками, с этими ее щечками, с этими смешными кудряшками, которые упрямо не желали складываться в настоящую прическу. Эх, Варенька.

— Я здесь поплачу немножко, ладно?

— Поплачешь?

— Я бы даже сказала, пореву, — уточнила Варенька и протянула пакет. — В обычной своей жизни у меня нет ни малейшей возможности поплакать. А хочется.

— А в пакете-то что?

— Пирожки.

— Сама пекла? Ах ты, хозяюшка. Завтра же звоню в Томск и прошу выплатить тебе премию.

— Нет, пирожки напекла моя мама. Ешь давай, не капризничай.

— Ты путаешь меня с Мишуткой.

— Все вы одинаковые, — усмехнулась Варя.

А через миг ее настроение переменилось, как погода. Будто солнце зашло за тучу, и сделалось темно и тоскливо. Варя отвернулась, согнулась, будто ее тошнило, и закрыла лицо ладонями.

— Я очень устала, — голос ее прозвучал глухо. И тут она выпрямилась и отпустила ладони. Она и в самом деле начала плакать. — Иногда мне кажется, — Варя говорила, а по ее румяным щекам текли слезы, — что я ненавижу свою семью. Так же нельзя говорить, верно? Я ненавижу своего мужа и своего ребенка. Я ненавижу себя. Себя, свою жизнь, эту ебучую работу в магазине, тебя тоже ненавижу.

И тут плотину прорвало, и Варенька натурально начала рыдать — не плакать, а именно рыдать, горько и безутешно. Плакала она некрасиво, громко всхлипывая и подвывая. Лицо скривило гримасой, губы распухли, по щекам размазалась тушь. Костя схватил ее за плечи и притянул к себе. Ему редко приходилось утешать плачущих женщин — Диана была скупа на эмоции, — поэтому он растерялся и не знал, что делать. Он неловко обнял сотрясаемую рыданиями Вареньку. Она уткнулась ему в плечо, и ее легкие, как тополиный пух, кудряшки защекотали подбородок.

— Ты в меня пирожком тычешь, — сдавленно произнесла Варенька.

— Эй! — воскликнул Костя и отстранился. — Эй!

— Господи, — Варя даже перестала плакать, — вечно тебе пошлятина всякая мерещится. Ты в меня пирожком тычешь, который у тебя в руках. Ты либо ешь, либо обнимайся!

Костя напрочь забыл, что держит в руках пирожок, заботливо испеченный Вариной мамой.

— Я ненавижу свою жизнь, — продолжила Варя уже спокойным тоном. — Я могла бы стать звездой телевидения. Могла бы ездить с концертами по всей стране и зашибать нехилое баблишко. Ты же сам говорил, что я клевая. И кто ж виноват, что я такая психованная дурында, которая сцены боится до усрачки!

Погода снова переменилась — Варя не успела договорить свой маленький спич, как по щекам ее снова потекли слезы.

— У меня раньше в записной книжке все звезды ТНТ были, — Варю трясло, она буквально захлебывалась воздухом. — Я лично с Дусмухаметовым знакома была! А теперь что? Я живу в этом дурацком городишке и подбираю людям чехольчики на телефон.

Произнеся это, она уткнулась Косте в плечо, и тот обнял ее, заметно смелее, чем в прошлый раз.

— Ты славная, — сказал Костя, уткнувшись носом в мягкие, почти как у ребенка, кудряшки.

Варенька вздохнула — Костя почувствовал, как потеплело в районе шеи.

— Хочется передать привет себе из десятого класса, — она подняла голову, посмотрев на Костю снизу вверх своими огромными заплаканными глазами.

Ее лицо все было в черных потеках от туши. Это выглядело весьма готично, но Варе с ее жизнерадостными щечками такой образ совсем не шел.

— Мы не в десятом классе, — ответил Костя. — И не в одиннадцатом. Мы взрослые тридцатилетние люди. Сиди ровно.

Костя отстранился и просунулся в щель между водительским и пассажирским сиденьями — на заднем сиденье с незапамятных времен лежала неначатая пачка влажных салфеток. Костя достал одну салфетку и принялся тщательно вытирать Варину мордашку — она пару раз всхлипнула для приличия и закрыла глаза. И только Костя привел ее лицо в божеский вид, как запиликал телефон.

— Да, зай. Да, я за сигаретами ходила, — торопливо заговорила в трубку Варя. — Да, сейчас буду, — она сунула телефон обратно в карман. — Спасибо, что позволил мне выпустить пар. Только знаешь… Все бы ничего, но общение с тобой… Я его переношу довольно болезненно. Врать не буду. Моя самооценка рушится напрочь, когда я вспоминаю, как выглядит твоя жена.

— При чем здесь моя жена?

— При всем. Кость, я всегда завидовала таким, как она. Красивым, уверенным в себе, идущим с гордо поднятой головой. А я никогда не была такой. Я смешная, Кость. Смешная девчонка, которая слила в трубу свою карьеру. Я тебя немножко боюсь. И себя тоже. Прости.

4

С неба сыпался мелкий, почти не осязаемый снег, который таял, едва касаясь мокрого асфальта, и ощущался лишь в виде крохотных крупинок холода —