в состоянии клинической депрессии. Их настойчивое стремление к абсолютному контролю, сверхбдительность и зацикленность на слежке за действиями жены представляют собой попытку хоть что-то противопоставить чувству собственной беспомощности и неспособности управлять ситуацией, которые олицетворяют депрессию. Когда же их стратегии по осуществлению контроля проваливаются, а жены постоянно общаются с другими мужчинами, такие мужья чувствуют, как их захлестывает нарастающая волна безнадежности. Если видимого выхода из проблем не наблюдается, а душу охватывают отчаяние и страдание, они могут обратить мысли в сторону убийства или самоубийства. У них не остается причин, чтобы жить дальше, при этом они испытывают желание уничтожить предполагаемую причину своих несчастий – своенравную и переменчивую жену – до того, как убить себя. Единственная причина продолжать жить – обрушить на голову неверной супруги окончательную и высшую кару. Все их внимание обращено на это: «Если мне суждено умереть, она умрет вместе со мной». Образ жены в глазах мужа, рождающий в нем только злобу и ярость, возникает автоматически и принимается им как данность, реальность.

Рассмотрим случай с Раймондом – типичным семейным тираном, склонным к рукоприкладству. У Раймонда, в детстве подвергавшегося жестокому обращению со стороны родителей, а также издевательствам сверстников, развился взгляд на мир, в котором этот мир заполнен враждебными по отношению к нему людьми, использующими любые возможности наброситься на него, как хищник набрасывается на жертву. Несмотря на свои, по большей части, очень теплые отношения с женой, ее имидж в его глазах резко испортился, когда она стала настаивать на том, чтобы он исполнял рутинные обязанности по дому, или когда она ворчала по поводу его задержек, чтобы после работы пропустить «с парнями» рюмку-другую.

Оказываемое с ее стороны давление и критика оказались «горячими точками»; он стал воспринимать жену как реинкарнацию всех тех критикующих, оскорбляющих, принуждающих его к чему-то людей из прошлого. Она стала Врагом, которого надо как минимум контролировать. Раймонд не осознавал, что ему угрожали те образы, которые он проецировал на нее, а не реальный человек. Его защитная стратегия состояла в немедленном упреждающем ударе. После таких вспышек, когда ярость уходила, он ломал голову по поводу силы своих приступов и был обеспокоен ими. Однако возникавшее чувство вины оказалось не в состоянии предотвратить последующие взрывы – потому что он никогда не пытался исследовать, понять или изменить свои глубинные убеждения и внутренние установки, ведшие его к применению насилия. В процессе психотерапии Раймонд оказался способным осознать свои дисфункциональные убеждения и представления: легкое давление со стороны жены означало для него попытку тотального доминирования, что порождало в нем ощущение беспомощности; критика превращалась в отвержение и заставляла чувствовать себя покинутым.

Раймонд был типичным представителем самой большой группы лиц, склонных к агрессивному поведению: «реактивных преступников» (лиц с реактивным преступным поведением). Некоторые из них ограничиваются насилием в семье, направленным на супругу и детей. Другие выходят за эти рамки и прибегают к насилию в гораздо более широком диапазоне межличностных конфликтов. У всех есть общая черта: гиперчувствительность к унижающим их словам и действиям, ощущению собственной отвергнутости и тенденция реагировать на все это, применяя физическое насилие – отсюда термин «реактивные преступники». Однако, когда они не находятся в состоянии «расстроенных чувств», способны испытывать положительные чувства заботы, беспокойства и участливости, а также стыд и вину за проступки в прошлом.

Жестокий родитель и малолетний правонарушитель

Терри, восьмилетний мальчик, был направлен к психотерапевту из-за постоянного непослушания и деструктивного поведения в школе, невыполнения требований учителей, постоянных ссор и драк с младшим братом, вызывающего поведения по отношению к родителям и педагогам. Уже с трехлетнего возраста он выказывал очевидные признаки плохой переносимости разочарований и фрустраций. Родители жаловались, что им трудно приучить сына к дисциплине. Взбучки и шлепки отца, имевшие цель обуздать агрессию Терри, направленную на младшего брата, в основном не достигали цели. Мальчик все больше озлоблялся и старался ударить отца, который также наказывал его – часто буквально на ровном месте – за мелкие проступки, такие как «слишком сильный шум».

Казалось, Терри постоянно раздражает своего отца. А когда мальчику было шесть лет, отец бил его о стену, швырял или затаскивал в комнату и запирал дверь. Отец оправдывал все эти наказания тем, что сын отбился от рук, но на самом деле это лишь отражало его разочарование от того, что ребенок рос «недисциплинированным». Мать относилась к этому достаточно пассивно, но когда отец отсутствовал, относилась к Терри весьма снисходительно.

Во время многочисленных стычек дома и в школе Терри чувствовал себя непонятым и отвергнутым, был уверен, что с ним все плохо обращаются. Одна из наиболее частых его жалоб: «Все настроены против меня». Именно это убеждение и формировало его интерпретации поведения других мальчиков. Если одноклассник проходил мимо, не демонстрируя, что замечает его, Терри воспринимал это как свидетельство того, что его намеренно хотят унизить. Интерпретация была такой: «Он пытается показать, что я никто, не достоин даже быть замеченным». Терри считал это «оскорбление» нарочным и несправедливым. После того как первоначальное чувство обиды уходило, им овладевало желание восстановить поруганную «честь» и упавшую самооценку, наорав на этого одноклассника и устроив с ним кулачную драку. Он считал свою «контратаку» оправданной защитной мерой и просто не рассматривал возможность того, что сам мог сыграть заметную роль в провоцировании драки. Характерно, что Терри оправдывал свои действия тем, что «тот, другой мальчик все начал». Согласно искаженной картине произошедшего, запечатлевшейся у него в голове, он был совершенно ни в чем не виновен.

Хотя плохое поведение Терри дома объяснялось «плохим характером», суть его проблемы заключалась не в недостаточном контроле за ним или импульсивности, а в его негативных внутренних убеждениях обо всех людях. Он постоянно представлял себя невинной жертвой, считал, что другие дети и учителя придирались к нему лишь потому, что им это нравилось. Отвечая на вопрос об отношении к одноклассникам, Терри сказал: «Они – мои враги». Иногда мальчик реагировал на дисциплинарные требования в школе тем, что находил себе цель в более слабом ребенке, обычно выбирая одну из девочек, которую дразнил, щипал или толкал. Когда учителя требовали у него объяснить эти поступки, он опять говорил: «Она сама первая начала». Когда же родители попытались «достучаться» до сына, предъявив ему описание его проступков, он просто стал отрицать, что описанное имело место: «Это неправда… Она все придумала».

Этот мальчик выказывал все характерные особенности когнитивной модели враждебной агрессивности. Он воспринимал себя крайне уязвимым по отношению к злонамеренным действиям других людей, которых считал своими антагонистами. Чувствовал себя приниженным в результате действий, интерпретируемых как необъективно и предвзято нацеленные на него. Поэтому ему