вправду ушла любовь? Мне бы хотелось, чтобы все, кого я любила, оставались в поле моего зрения и не уходили далеко. Ведь они возникали как поиск мечты, любезно откликаясь на мой зов. Зачем разрывать? Зачем приводить ослабевшую любовь к необратимому концу? Я люблю тебя меньше прежнего, мое сердце при виде тебя бьется ровнее, но ведь я тебя еще люблю — уже не так сильно, но ведь люблю.

Exit, Сильвия, выходи. Он не любит меня и никогда не любил. Все чепуха. Я просто трофей, must fuck. Позанимаемся любовью с Эмманюэль, опытной жрицей наслаждения, и пойдем домой. Пусть она верит в любовь, пока идут съемки. Мы ее поимеем, усталую и пьяную, на все согласную, а потом — хорош. Поигрались, и будет.

В те годы я искала любви, хотела ее, мечтала о ней. Я устала от самой себя. Я начала думать, что одиночество — мой неотвратимый удел. Мне нужен был кто-нибудь, нужна была связь, мне не хотелось больше играть. И я прониклась странным убеждением, что любовь публики — этот великодушный порыв, которого я так желала, — несовместима с любовью мужчины. Единственного мужчину всей жизни разрывает на кусочки несокрушимая волна всеобщей любви. Бессильная, я осознала губительные последствия желания, вознесенного над любовью. Не обречена ли я быть всего лишь желанной, вызывать только короткие и сильные вспышки мужской страсти?

Умирают ли оттого, что не нашли любовь?

Не я. Если я умру, то от реальной, а не придуманной беды.

Умереть от любви… Какая все-таки красивая смерть, полная романтики, словно в женских историях, какие бывают только в кино!..

Я вспоминаю Бетти. Это случилось в отеле, еще до пансиона, мне было лет десять. Я навсегда запомнила лицо этой женщины и ее руку… Бетти приехала погожим весенним днем, у нее была красивая улыбка…

— Уж сорок-то ей точно есть, — призналась мне тетя Алиса, которая всегда незаметно обследовала всех на предмет возраста. Тете Алисе нравилось угадывать следы, которыми время отмечает лица других, и она говорила мне, что редко ошибается.

Бетти среднего роста, волосы средней длины, все в ней кажется средненьким. Темные волосы, белая кожа, не сходящая с лица миленькая улыбка говорят о ней столько же, сколько и всегда поблескивающие в глазах слезинки. На ней трикотажный кремовый дамский костюм и длинный коричневый шелковый шарф, расшитый разноцветными сердечками.

— Это мой талисман! — бросает она, залихватски закидывая шарф за плечо.

— Вы к нам надолго? — спрашивает тетя.

— Не знаю, но достаточно…

— Достаточно?

— Да, достаточно для того, чтобы уехать отсюда счастливой.

Бетти получает ключ, отказывается от тетиной помощи и сама волочит два больших чемодана. Тетя Алиса довольна: чем больше багаж, тем дольше пробудет клиент.

Она отдает Бетти самую красивую комнату с ванной и освещенным трельяжем, где та сможет любоваться собой и наводить красу.

— Странная она, тебе не кажется?

Я не отвечаю, я уже полюбила ее, еще не узнав. Она чего-то ждет, но чего?

Проходит несколько дней, и вот тетя Алиса бросается ко мне, тычет пальцем в газету с объявлениями:

— Смотри, вот она!

Она читает вполголоса, тетя Алиса всегда говорит тихонечко:

— Молодая женщина, приятная, с положением, любящая поэзию, путешествия и цветы, ищет зрелого мужчину для серьезных отношений. Пишите Бетти Ульмер, отель «Дю Коммерс», Вокзальная площадь, Утрехт.

Вспыльчивая тетя Мари выхватывает газету и кричит:

— Молодая женщина! Ну, это уж она хватила. Так ничего не выйдет. Не скажешь точно, сколько тебе лет, — мужчины заподозрят мошенничество, и к тому же цветы, путешествия — это дорогие удовольствия. Написала бы лучше о кухне, шитье, да и поэзия тут ни к чему.

Тетя Мари много раз перечитывает объявление и насмехается над этой утопией. Тетя Алиса забирает у нее газету и говорит:

— Если, чтобы уехать отсюда, ей нужно выйти замуж, мы не прогадаем…

— Утром приносили письмо? — спрашивает Бетти.

— Нет, мадам, увы. Может быть, завтра.

— Конечно, должно пройти немного времени. Добрый день вам! Я на цветочный рынок.

— Сегодня было письмо?

— Нет, Бетти, но завтра наверняка придет.

Судя по тону тети Алисы, она в этом сомневается.

Пригладив мягкий шелковый шарф, Бетти выходит из отеля. Вот уже почти месяц как она здесь, а на объявление никто не откликается. Только несколько писем от матери, которая за нее беспокоится. Иногда Бетти делает мне приглашающий знак рукой из-за полуоткрытой двери. На стенах она развесила фотографии путешествий, своего отца и «красивого итальянчика» с улыбчивой физиономией, ее прежнего возлюбленного, как она объяснила. В животе она носила ребенка, которого скрывала, а потом потеряла. Я удивлена и не понимаю. Так, значит, детей находят не в капусте, не в цветах, а в животе? Тетя права, эта Бетти чудачка. Она учительница, взяла отпуск на неопределенное время специально для поисков счастья. Она любит тюльпаны, особенно сорт «маркиза» с бархатными лиловыми лепестками, заостренными кверху. У Бетти три печали: ее потерянный ребенок, неизведанная любовь и то, что тюльпаны не пахнут.

Стоит ей выпить бренди, как она начинает говорить, что нет, она уверена, у тюльпанов есть аромат, просто он неуловим для человеческих существ.

— Почти как мой, — шепчет она мне на ушко, а я не понимаю.

В то утро отель проснулся от громких истошных воплей тети Алисы. Бетти повесилась. Тетя нашла ее лежащей на полу, рядом с ее головой люстра, вырванная с мясом из потолка, а шелковый шарф, ее талисман, обмотан вокруг шеи.

Через полуоткрытую дверь я вижу носилки на лестнице, покрытые белой простыней, и торчащую из-под простыни руку Бетти — слабую, длинную, безжизненную. Бетти уходит с протянутой рукой.

Помню, как грустно было тете Алисе несколько дней спустя, когда ей пришлось выбрасывать два конверта, адресованных Бетти.

— Медленная наша почта… — вздыхала она.

На обороте одного из конвертов было нарисовано премиленькое сердечко. Я достала его из мусорной корзины и вечером, встав у окна, лицом к небу, громко прочла его Бетти, запинаясь на словах, которых не понимала.

На пресс-конференции, посвященной «Любовнику леди Чаттерлей», один из журналистов задает мне вопросы о политике. Это неожиданно и льстит мне. Я не отвечаю, чтобы оставаться в формате заготовленных ответов, но договариваюсь об интервью тет-а-тет. Рахид — журналист, авантюрист, фрилансер. Он напоминает мне Андре. Андре был марокканским евреем. Рахид мусульманин, но у обоих одинаковый приятный цвет кожи, характерная пылкость, нежная мужественность, бархатный голос и привычка к сладкой жизни. Рахид обольстителен, уверен в себе,