сохранить и передать шаманские знания, нужно, чтобы мы, по крайней мере, жили на той земле, от которой эти знания исходят.

— А я вам точно скажу, что это были вовсе не галлюцинации! — запальчиво воскликнула Ника. — Эти люди, кем бы они ни были, знают что-то такое, что и представить себе трудно. И я не удивлюсь, если узнаю, что они общаются как-то друг с другом на расстоянии.

— Мне тоже кажется, что все эти люди определённо знают друг о друге, — сказал Кирилл негромко. — Однако трудно сказать, много ли их в мире… Может быть, они даже здесь, на вокзале, только, само собой, не проявляют себя.

Невольно мы стали осматриваться по сторонам, пытаясь разглядеть что-нибудь особенное в мирно сидящих в креслах пассажирах. Однако через несколько секунд, как по команде, переглянулись и расхохотались — очень уж необычной была сама идея того, что где-то рядом есть людиптицы.

И действительно, ничего сверхъестественного в окружавших нас людях не наблюдалось — одни из них спали, расположившись в неудобных металлических креслах, другие читали либо вполголоса разговаривали друг с другом. По виду все они были обычными людьми, ожидавшими своего поезда. В углу сидели двое православных монахов в длинных чёрных рясах, видно, что им тоже было очень жарко в этот душный вечер. Через минуту они встали и направились к выходу. Когда они проходили мимо нас, я заметил, что Кирилл вглядывается в их фигуры, напрягая зрение, и в какой-то момент он вполголоса ахнул, сказав:

— Не может быть…

Не вставая с кресла, он протянул руку и тронул рукав рясы одного из монахов, к этому моменту поравнявшихся с нами.

— Богдан! — позвал его Кирилл негромко, сдерживая нахлынувшие эмоции.

Тот резко повернулся к нам всем телом, и лицо его выразило крайнюю степень изумления. Фигура этого монаха поражала своей огромностью и, я бы даже сказал, монументальностью, а смуглое лицо с чёрной бородой выражало суровую решимость и одновременно — покой.

— Здравствуй, Кирилл!

Голос Богдана, сильный и глубокий, был спокоен, видимо, он в доли секунды смог совладеть со своими чувствами.

Кирилл воскликнул:

— Как ты здесь очутился?! Почему! Чёрт возьми, как же я рад тебя видеть!

Наверное, в словах Кирилла Богдан почувствовал неподдельную радость, потому что суровое лицо его немного смягчилось, и он пожал протянутую руку, не забыв всё же сказать:

— Не чертыхайся, сын мой!

Однако же, в его чёрных глазах мелькали весёлые огоньки, и было видно, что он тронут искренностью Кирилла. Его спутник, невысокого роста седой монах тактично отошёл в сторону, не став вмешиваться в беседу, а Богдан сказал:

Мы с братом Александром едем в Сергиев Посад. Ятеперь там… В обители…

Он помолчал, пытливо вглядываясь в лицо Кирилла, словно стараясь выяснить его отношение к своим словам. Не заметив никакого осуждения, он продолжил:

— Принял я постриг зимою этой, на Рождество… Теперь имя у меня другое — Арсений. Ах, Кирилл, видно, сам Господь позволил нам с тобою свидеться тогда, в тайге… Слеп я был… Кабы не он, не узнал бы я, что можно страсть к деньгам, к золоту в себе переломить!

Голос его осёкся под напором воспоминаний, но он совладал со своими чувствами, сказав с улыбкой:

— И ты мне тогда помог, показал твёрдость духа, какой не знал я… Спасибо тебе от всего сердца!

— А не за что меня благодарить… Для меня ведь это тоже урок был.

Тут Кирилл, спохватившись, спросил:

— А как же Тимофей-то? Где он теперь?

— Не знаю, Кирилл. Когда ушёл ты тогда с эвенками, хотел он вас найти, неделю, наверное, по тайге рыскал, всё след ваш искал, да безуспешно. Когда понял он, что не найти ему никого, стали мы золото мыть на том самом ручье. Много намыли… А потом и жилу там нашли. Совсем он обезумел, столько золота набрал, что и не поверишь… Я уж ему не перечил, делал, как он говорил, ибо злой Тимофей был, как сам сатана, я уж думаю, бесом он был одержим…

Арсений перекрестился.

— День и ночь работали, осень уже была поздняя, холодно стало, снег выпал… Видно, он и надорвался. Сердце у него не выдержало в один момент…

И предваряя вопрос, поспешил сказать:

— Нет-нет, не помер он там, не бросил я его. Довёз его на лодке до посёлка, до больницы довёз, врачам передал, да и оставил там. Уже тогда во мне как будто что-то проснулось, что скрыто было всю жизнь. Не понимал только, что именно, но чувствовал, что где-то близко оно. И не ошибся! Когда ехал я из Красноярска домой на юг, то, подъезжая к Москве, увидел в окне поезда дивное зрелище — на высоком холме открылись взору моему белокаменные стены и сказочной красоты золотые и лазоревые купола Троице-Сергиевой лавры… Глаза Арсения засияли от радости.

— И понял я в тот момент, что — вот оно! Тут моё место и нигде больше. Вышел я на станции и вот…

Он как-то смущённо развёл огромными ручищами, словно показывая, что он вроде бы и ни при чём.

— Однако ж, до сих пор я, Кирилл, не понимаю, — голос Арсения понизился до полушёпота, — как она, шаманка та…

— Укэн, — не выдержав, подсказала Ника, полностью поглощённая рассказом.

— Укэн… Как она так смогла сделать, чтобы алчность наша нам самим поперёк стала? Или же мы сами себя наказали? Я ведь Тимофею тогда тоже не всё рассказал. — Арсений посмотрел на Кирилла. — Она же мне во сне сначала в виде девушки молодой явилась, по-хорошему меня сначала попросила уйти, а когда не послушался я её, в старуху-ведьму превратилась… И как она умеет в сон проникать?… Или не сон то был? Да ведь и самородок тот я не мог потерять!

Кирилл молча полез рукой в карман свой куртки и достал из него свой бумажник. Арсений затаил дыхание, внимание его было полностью приковано к неторопливым уверенным движениям рук Кирилла, да и все мы в этот момент словно окаменели, не в силах оторвать глаз от тонких сильных пальцев, раскрывавших одно из многочисленных отделений бумажника. Через секунду маленькая золотая сова лежала на его ладони, тускло поблескивая в свете вокзальных неоновых ламп.

Она! — голос Арсения был взволнован, но в нём не было известной всем нам алчности и жадности, это было волнение человека, который заново переживает своё прошлое.

Он совсем уже шёпотом сказал:

— Много я об этом думал, молился много, а так и не понял, колдовство это богопротивное или же… Или же что-то есть в