– Последние два – не его… Так, он пошёл к почтовому ящику… Я, пожалуй, успею выскочить.

– А я успею? – спросил Акока.

– Ты не успеешь, дорогой. Даже не пытайся, а то и вправду застрелит. Сиди здесь. Только скатай, на всякий случай, матрац. Он не будет ставить машину в гараж. Думаю, что сейчас он уедет. Что ему днём делать дома?..

Приоткрыв дверь, Бетина выскользнула наружу. Схватив по дороге какой-то веник, она сделала вид, что подметает мраморную дорожку, ведущую к дому от гаража. Серый «нисан» комиссара стоял за оградой, въехав одним колесом на тротуар.

– Бетина!!! – заорал комиссар, появившись из-за угла с газетой в руке.

– Да здесь я, здесь! – сказала Бетина. – Не понимаю, зачем так орать.

– Поговори у меня, – строго сказал комиссар. – Где дети?

– В школе, – ответила Бетина.

– Сам знаю, что в школе, где же им ещё быть. Накорми меня обедом, я съезжу в одно место, а потом ты отвезёшь меня в аэропорт. Да пошевеливайся.

– Улетаешь куда? – вяло поинтересовалась Бетина.

– Не твоё дело, сука!

Комиссар вошёл в дом и хлопнул дверью. Бетина зашвырнула веник чёрт-те куда, чуть не на крышу гаража, вытерла слёзы ярости и побрела на кухню.

Ее супруг, аккуратно повесив пиджак на спинку стула, сидел за обеденным столом и шелестел свежим номером Los Noticias de la Tarde.

– Смотри-ка! – весело сказал он то ли ей, то ли просто так. – Фухи, этот японец, мать его, обещает национализировать перуанское рыболовство… Вот идиот!..

Сам идиот, подумала Бетина, зажигая газ. Как же я тебя ненавижу!.. Идиот и сволочь. Cabrón.

– Кому письмо? – поинтересовалась она, кивнув на конверт, лежавший на столе рядом с газетами.

– Не тебе, паскуда, – ответил комиссар. – Пошевеливайся, у меня мало времени.

От этих слов Бетина совсем расстроилась, и мясное рагу, которое она поспешила подать на стол, снизу оказалось подгоревшим, а сверху – совсем холодным.

Потыкав в мясо вилкой, Посседа отложил газету в сторону и угрожающе засопел.

– Подойди, – тихо сказал он.

Бетина всхлипнула и покачала головой.

– Я кому сказал, тварь! – сказал Посседа, не повышая голоса.

Бетина сделала шаг назад и вжалась в шкаф с посудой.

Комиссар, сморщив плоскую физиономию в брезгливую гримасу, взялся двумя пальцами за краешек тарелки, где среди перца и горошка кисло невостребованное рагу, и швырнул тарелку на пол. Куски мяса перемешались с осколками фарфора, образовав на линолеуме весьма неаппетитный натюрморт.

– Я поеду в аэропорт на такси, – сказал комиссар и встал из-за стола. – Там и поем по-человечески.

У себя в кабинете он принял две таблетки пирандела и распечатал конверт, на котором не стояло ни адреса, ни почтового штемпеля. Внутри конверта оказался отпечатанный на тиснённой бумаге проспект выставки полиграфического оборудования в пятом павильоне выставочного комплекса в парке Чапультепек. На обратной стороне проспекта был изображен план экспозиции, и один из уголков на плане помечен крестиком. Еще там была булавка с чёрной горошиной на конце, проткнутая в проспект. Комиссар убрал проспект в чёрный кейс, съел ещё две таблетки и включил стоящую на подоконнике автоматическую кофеварку. Есть ему уже не хотелось. Поставить себя мужчиной дороже стоит.

Тем временем жена его Бетина горько рыдала, усевшись гладким задом на старое колесо, что валялось в углу гаража среди прочего хлама, от которого её супруг всё никак не решался избавиться. Стоявший рядом с нею Акока в криво застёгнутых штанах сучил ногами, совершенно не зная, что сказать несчастной женщине в утешение. Несмотря на заверения его пассии в полной безопасности всего мероприятия, ему смерть как хотелось смыться куда подальше, и только латинская гордость не позволяла ему бросить обездоленную женщину в таком вот рыдающем состоянии. Нужно было, чтобы она хотя бы перестала плакать.

– Что же он у тебя такой ревнивый-то?.. – спросил он, погладив её по голове.

– Не… не знаю! – воскликнула Бетина и прижалась мокрой щекой к его коленке. – Я никогда ему не давала к этому повода!..

– Значит, это он от таблеток такой, – решил Акока.

– От таблеток? – спросила Бетина и перестала плакать. – Интересная мысль. – Она задумалась.

Акока потихоньку начал едва заметное перемещение к полуоткрытой двери, но Бетина подняла голову и каким-то нечеловеческим взглядом пригвоздила его к месту.

– Берто! – сказала Бетина, и слезы на её лице высохли в одно мгновение.

– Что, рыбка? – повернулся к ней Акока.

– Мне нужна таблетка, – сказала Бетина таким тоном, что Акока перепугался.

– Какая т-т-таблетка?..

– Ты знаешь, какая.

Известно, что если человека хорошенько напугать, то страх его покидает не сразу, а в течение некоторого времени, иногда довольно продолжительного, а в отдельных случаях остаётся с ним навсегда. Со времени заключения Акоки в подвале под домом Фелипе Ольварры прошло два дня. Бедняга Эриберто всё ещё видел опасность там, где её сроду в помине не бывало. С человеком в таком состоянии можно делать что угодно. Можно заставить его за неделю выучить японский язык – и он выучит.

– Прямо сейчас, – сказала Бетина и просунула руку к нему в штаны. – Иди и принеси мне её. Ты знаешь, где их продают.

– Знаю, но не знаю, смогу ли сейчас… – залебезил Акока, проклиная день и час, когда покусился на эту санкта симпличиту с её ненасытным сексуальным аппетитом, что, конечно, есть у женщины явление положительное, но отнюдь не в контексте её внутрисемейных разборок. – Сейчас день, и вообще…

– Сможешь, Эриберто! – сказала Бетина, и Акока, задрожав от возбуждения и от страха, понял, что действительно сможет сделать всё, что ему прикажут, в том числе отпилить себе ногу тупой пилой, при этом весело распевая «Кукарачу». – У тебя есть полчаса. Потом он едет в аэропорт. Куда-то улетает, что очень кстати. Я не хочу, чтобы это случилось дома, при детях.

– Но… нужны деньги… – сделал Акока последнюю попытку отбрехаться. – А у меня с собой…

– Я дам, – сказала Бетина и отпустила его непарный орган, не завершив работы. – Сколько?

Уважение Касильдо к дону Фелипе Ольварре, перед эпизодом с трактором едва уже вовсе не сходившее на нет, теперь росло с каждым днем, временами принимая черты прямой сыновней опёки. Трудно поверить, но факт, что вот уже три дня Касильдо не пил спиртного, не гонял с подчинёнными в картишки по-маленькой, даже не трахнулся ни с одной бабёнкой – настолько ревностно он взялся за исполнение своих нелёгких обязанностей по прикрытию от внешних опасностей дряблой задницы уважаемого Дона. Даже соскучился слегка. Но отлучиться куда-нибудь развеяться себе не позволял. Поскольку сам Ольварра своей резиденции не покидал, сидел сиднем в своём слегка запущенном доме, отправив внука на юг к дочери, бригадир его sicarios тоже рыл землю носом исключительно в географических пределах долины, но уж борозду при этом оставлял за собой изрядную, словно и впрямь вместо носа имел накладной метровый лемех доброй ласарской стали.