бы поступили на моем месте? — просто спросил я барона.

— Дал бы своему преподавателю возможность перенести дуэль, — ядовито процедил барон, — К вечеру половина Санкт-Петербурга будет знать, что лидер лучшего класса академии ревнителей был банально избит на дуэли раненым человеком, находящимся в состоянии истощения и под солями арканита. Походя. При свидетелях. Это была не дуэль, студент Дайхард, а расправа! Пусть волка над щенком, но кто в курсе, что вы не щенок⁈

— У меня было плохое настроение, — пожал я плечами. Угроза князем совершенно не впечатляла. Елецкий вон, тоже был князем… и двоедушником. Его казнили вместе с Расхатовым, конечно, но кто сказал, что эти твари не сидят в ком-то покруче? Так что Ренеев в данный момент меня совершенно не впечатлял. Хотелось в душ и спать.

Высунувшаяся назад секс-ассистентка не стала манить нас ухоженной ручкой, а, выскочив из-за двери, попиликала себе куда-то. Следом за ней вышел и сам директор, с растерянно-удивленным выражением на упитанном лице. Он тоже пошёл, но не просто, а ухватив и утаскивая с собой слегка не понявшего такой вариант развития событий итальянца, а мне лишь напоследок махнул рукой — мол, заходи туда. Я, еще раз пожав плечами и поморщившись от тянущей боли в ухе, зашёл. Внутри меня ждали.

Так началось моё знакомство с Амвросием Лебедяновичем Витиеватым, душевнейшим дедом лет 55-ти, богатым на алопецию и добродушные улыбки, а также с его французским бульдогом Курвом и адьютантом Никитой Игоревичем Достоевским. В кабинете директора, где почему-то слегка светился глобус, установленный на специальной подставке, еще присутствовал и граф Азов, но он всего лишь подошёл ко мне с самого начала аудиенции и, процедив, что Константин не сделает и шага за ворота академии ни один, ни со мной, тут же вышел, наверняка к сыну.

Остались вышеупомянутые трое, причем по важности я сначала выделил бульдога. Толстая крупная собака с темно-пятнистой шкурой дисциплинированно дождалась, пока Истинный граф сделает свои дела, а затем посеменила ко мне, издали излучая желание укусить. Так он, в общем-то, и был переименован из Корвина в Курва при полном одобрении веселящегося хозяина. Укусить, если что, у него не вышло, по банальной причине в виде адъютанта-перехватчика. Сам молодой человек был насквозь обычным настолько, что хрипящий от разочарования пёс, рвущийся у у него из рук, полностью оттягивал внимание от лица. Я запомнил лишь легкую курносость и серые глаза перед тем, как человек, носящий столь роскошное имя как Амвросий, полностью завладел моим вниманием.

Разговор у нас быстро стал непринужденным, так как на кокетливый вопрос «знаете ли вы, молодой человек, что за вами охотятся жаждущие мести двоедушцы?», я чистосердечно ответил, что прекрасно знаю, вот одного уже с утра в болоте и похоронил. Ну, в смысле угробил. А так он там лежит, да. Остыл, конечно, но еще не воняет. Нет, воняет, конечно, но не протух. Амвросий Лебедянович тут же, слегка поперхнувшись, правда, улыбкой, озадачил своего подчиненного сверкой, проверкой, находкой и вскрытием, а сам, удерживая своего неприятно целеустремленного Курва, продолжил разговаривать со мной человеческим голосом. Я, испытывая определенное облегчение от его искренней заботы о моей жизни, отвечал вполне честно и откровенно (в определенных пределах), а уж когда упомянул блокнотик, взятый с трупа, чуть не стал назначен лучшим другом этого замечательного старикана.

Ну это я так, сарказмирую.

Витиеватый (выбрал же себе псевдоним!) был злым, тёртым, коварным дядькой из каких-то спецслужб Империи, в данной момент озабоченной двоедушцами до обосранных штанов. Когда я сломал портал, некоторые из них, в разных концах страны, впали в истерику и амок, от чего и были выявлены, изловлены и допрошены. Поднялся жуткий кипиш, в результате которого вышли на мою светлую личность и какое-то время за ней следили. Неплотно. А жаль, было бы плотно, мне бы не пришлось половину ночи лежать на полянке в ожидании пули из собственного пистолета.

Торговаться со мной никто не собирался. Вот ты, товарищ Кейн, хочешь жить? Хочешь. Мы это можем обеспечить. Кто мы? Неважно. Заинтересованные лица и даймон академии, который стережет всю территорию. Но так как нам лично нужен не ты, а те, кто хотят тебя подвергнуть лютым пыткам за уничтоженную родину — будь любезен, оказывай содействие. Какое? Любое. В разумных рамках, конечно же, но их границы определим мы. Никто же не хочет, чтобы имперские тайные службы решили, что всех выловили, а хитрые двоедушцы, затаившись, таки добрались до молодого и перспективного ревнителя? Правильно.

— Мне они показались очень осторожными… особями, — аккуратно поделился я своим мнением со стариком. Тот бдительно следил за Курвом — бульдог обмяк тряпочкой, закрыл глаза и засопел, на самом деле притворяясь ради побега. Хозяин это знал.

— Так и есть, господин Дайхард, — покивал старичок, — Кстати, ко мне можете обращаться «ваше благородие». Очень уж я привык к такому незамысловатому обращению. И звучит оно куда лучше, чем вот эти вот имена да фамилии. Продолжайте.

— Понял, ваше благородие, — не стал разводить я политесы, — Так вот, как до меня будут доносить ваши пожелания?

— Вопрос неинтересный и несложный, — махнул рукой дед, едва не упустив курвскую собаку, ждавшую своего часа, — Кого-то из студентов уберем, а добавится новый. Скажем, из Москвы. Сосланный сюда за… что-нибудь.

— А может даже и не уберете, — пробормотал я, вызывая удивленное движение на редкость густых бровей деда, — Может и сам убежит…

— Это вы о ком, голубчик?

— Да вот… — ну и рассказал я приятному человеку с неприятной собакой Курвом, что произошло со мной буквально на пути в этот самый кабинет.

— Да уж, господин Дайхард, — покачал старик лысиной, — Вы определенно хотите прожить быструю, но яркую жизнь. И ведь не просто так рассказали, не так ли?

— Ну раз вы предлагаете свою помощь и поддержку в сохранении моей жизни, — ухмыльнулся я, — Как я посмею умолчать о такой опасности?

— Хитрец, — поощрительно улыбнулся Амвросий Лебедянович, но выражение его глаз осталось холодным и внимательным, как и до этого, — Ну что же, значит, решили. У меня к вам, юноша, будет сейчас одна просьба и два вопроса. Сначала просьба — постарайтесь ни во что не влипать… как минимум, пока не появится связной. А лучше вообще. Слишком уж дело важное.

— Постараюсь, — коротко кивнул я под недовольный хрюк бульдога, провалившего очередную попытку покинуть хозяйские руки.

— Хорошо, тогда вопрос номер один, — задумчиво пожевал губами мой собеседник, — Буду прям до бестактности, у нас слишком серьезное дело вскрылось… итак! Господин Дайхард, кто за вами стоит?

— Никого, — коротко, но серьезно ответил я. С нажимом.

— То есть, вы либо врете, либо самоубийца. Точнее, самоубийца в обоих случаях, потому что если врете, то понимаете, кому вы сейчас соврали, — сам с собой поговорил дед, дав мне неслабый намек, что личность он в определенных кругах очень известная, — Значит самоубийца… или дурак. Плохая из вас наживка, молодой человек.

— Ответил бы я вам, что за мной стоите вы, то обозвали бы наглым самоубийцей, — пожал я плечами, — И, возможно, спустили бы собаку.

— Не исключено, — рассеянно покивал Витиеватый, — Ладно, последний вопрос, студент Дайхард!

— Да?

— Черненькие или беленькие? — выдал он на серьезных щах, сверля меня взглядом.

— Если вы о цвете нижнего женского белья, то беленькие, — твердо ответил я, впервые за разговор действительно удивляя старика до полуоткрытого рта, — А если имели в виду блондинки или брюнетки, то конечно же… рыжие!

— Хороший вкус, одобряю, — справился с собой человек, — Но я имел в виду стороны в шахматах! На этом всё, да… всё. Меня ждут дела, а вас учеба. Был рад познакомиться.

— Взаимно, ваше благородие.

Курв вырвался, когда я был на полпути к двери. Пришлось бежать, утешая себя тем, что демонстрирую адекватность, а не трусость. Да, адекватность!

///

Константин Азов-Лариненов в силу молодости, внешности и весьма специфического воспитания понимал, что не так уж много в этой жизни и понимает. Это крайне важное и чудовищно редкое для юноши понимание он взрастил, внимательно слушая шепотки на приёмах, куда его сызмальства таскала мама, также не так уж много понимающая в хитросплетениях аристократического общества человеков. Но у неё были наперсницы и помощницы, выделенные мужем,