Эмми покачала головой, но Эбигейл избавила ее от оправданий.

– Думаю, Эмми хочет сказать, что после всех наших разговоров за обедом ей хочется остаться одной и побыть в тишине.

Лиз казалась искренне расстроенной.

– Я понимаю… правда, понимаю. Я проболтала с вами весь вечер, как будто мы знакомы целую вечность, и, должно быть, вам уже тошно слышать мой голос. Я унаследовала эту скверную привычку от мамы, так что сегодня вы подверглись двойной пытке, и поэтому, конечно же, можете идти.

– Спасибо за понимание, – благодарно ответила Эмми. – Но в следующий раз мы обязательно поболтаем от души, хорошо?

Джо подошел к ним со складными стульями под мышкой.

– Будьте осторожны с обещаниями, Эмми. Лиз не позволит вам забыть о них.

– Хорошо, – сказала Эмми, удивляясь сама себе. Она уже давно избегала дружеских отношений. Ее подруги из школы и колледжа отошли на задний план, когда она познакомилась с Беном, а после его смерти она чувствовала себя гораздо старше их, вместе с их мужьями, детьми и закладными на жилье. Так что о возрождении старых знакомств она не беспокоилась.

Но в Лиз было что-то теплое и искреннее, и все члены ее семьи – за исключением Лулу, а иногда даже Хита – заставляли Эмми вспоминать ее старых друзей и подруг, общество которых она когда-то ценила.

Она повернулась к Лиз.

– Желаю удачи на следующей неделе. Все будет хорошо.

По-прежнему улыбаясь, Лизи подмигнула ей.

– Вы говорите так, словно знаете заранее.

Эмми пожала плечами.

– Я не ясновидящая или что-нибудь в этом роде. Просто иногда я… знаю некоторые вещи. Что-то жужжит у меня в голове, и, как правило, я понимаю, что мне пытаются сказать, как и в этом случае. Но иногда я чувствую себя глупо, потому что не имею понятия, что до меня пытались донести.

Лиз снова обняла ее.

– Вы не представляете, как я рада это слышать. Спасибо. Теперь я уже не так волнуюсь.

– Всегда пожалуйста. Рада, что смогла помочь.

– А вы можете предсказать, будут ли малыши хорошо спать? – спросил Джо, и все рассмеялись.

– Увы, нет, – ответила Эмми. – Вам придется самим это выяснить.

Джон подъехал к ним в инвалидной коляске.

– Когда моя мать была беременна, доктор прописал ей пиво. Он сказал, что это будет полезно для здоровья ребенка. По-моему, я получился неплохим ребенком.

– Это ты так считаешь. – Эбигейл взялась за ручки его коляски. – Давай потанцуем и оставим Эмми в покое.

Они попрощались, и Эмми отошла на тротуар, наблюдая за остальными. Какая-то часть ее существа хотела присоединиться к ним, но другая часть больше всего хотела зарыться в стопки книг, разбросанных в гостиной, к которым она уже давно не обращалась из-за нехватки времени. Среди тех немногих, которые она пролистала за последние несколько недель, она нашла лишь три короткие загадочные записки, и в каждой было только одно слово: Когда? Было почти невозможно определить, кто их написал, но Эмми предположила, что одна из них написана женщиной, а две другие – мужчиной.

Рано или поздно ей придется поговорить с Лулу, и ей было страшно от этой мысли. До сих пор таинственная история неизвестных влюбленных разыгрывалась на полях старых книг только для Эмми. Она ревниво относилась к этой переписке, а если разобраться, то чувствовала себя в бесконечном долгу перед незнакомыми людьми, вырвавшими ее из тягостного сумеречного существования, в котором она пребывала после смерти Бена. Косвенным образом именно они привели ее в «Находки Фолли». Как бы сильно она ни любила магазин, но не могла отрицать, что двое тайных любовников каждое утро заставляли ее вставать в постели и удерживали ее горе в определенных рамках. Эмми никому не могла рассказать – и меньше всего своей матери, – что она по-прежнему тоскует по Бену так же сильно, как деревья тоскуют по дождю. «Находки Фолли» и люди, с которыми она познакомилась после приезда на остров, стали экстренной помощью, заглушавшей боль и одиночество, которые она испытывала каждый раз, когда ворочалась в постели по ночам и понимала, что рядом никого нет. Рано или поздно ей придется отпустить Бена. Но это потребует гораздо больше храбрости, независимо от того, что ей говорили Джон Рейнольдс и Лулу.

Солнце висело низко над горизонтом, когда Эмми вернулась домой; оранжевое сияние позолотило верхушки болотной травы. Она стояла на заднем крыльце, наблюдая за неуловимым смещением оттенков, как на коже хамелеона, и думая о том, каким может быть истинный цвет болота. Маяк стоял на страже в отдалении, пустой и заброшенный на клочке земли, омываемый со всех сторон тем самым прибоем, который угрожал его существованию.

Эмми еще не выходила на причал, чтобы рассмотреть болото с близкого расстояния. Как и океан, оно было для нее загадкой – место, полное странных звуков и запахов, которое в то же время казалось очень знакомым. Она противилась желанию рассмотреть его поближе, пока что довольствуясь видом издалека.

Несмотря на влажный летний вечер, Эмми оставила открытой застекленную дверь, ведущую на крытую веранду, почти неосознанно желая, чтобы звуки болота служили фоном для чтения тайных посланий. Она раскрыла свой ноутбук и устроилась между стопками книг, потом взяла первый томик сверху и приступила к методичному просмотру. Она изучила первую стопку и дошла до середины второй, прежде чем обнаружила первую запись. На последней странице «Возраста невинности» Эдит Уортон женским почерком были написаны слова из Шекспира:

«Моя любовь как лихорадки пыл,

Чем ближе утро, тем она сильнее.

О, милый, это неправильно! Но я должна встретиться с тобой. Скажи когда».

Чернила расплылись, и бумага покоробилась, как будто на нее пролили воду. Или слезы. Эмми с удвоенным энтузиазмом потянулась за следующей книгой, сборником стихов А.А. Милна под названием «Когда мы были очень молоды». Книга была старой, но она даже не потрудилась взглянуть на год издания. Тем не менее она аккуратно переворачивала страницы, стараясь не порвать и не помять их. Терпение было вознаграждено: в середине книги обнаружилась короткая строка, написанная мужским почерком:

«Сэр Фрэнсис Бэкон лучше всего сказал об этом: любить и быть мудрым – невозможно».

Зазвенел дверной колокольчик, прервавший путешествие во времени и ненадолго выбивший Эмми из равновесия, пока она вспоминала, где находится. Выглянув в окно со стороны парадного входа, она увидела мототележку для гольфа, а потом узнала силуэт Хита за витражным стеклом на двери. У нее мелькнула мысль затаиться, чтобы Хит подумал, что ее нет дома, потом она поняла, что он уже видел ее автомобиль на подъездной дорожке и заметил в доме свет.

Эмми открыла дверь и встала в проеме, загородив беспорядок у себя за спиной.

– Привет, Хит. Я думала, вы танцуете.

– Я и собирался, пока Лиз не сказала, что вы уехали домой. Может быть, все-таки передумаете?