мог полностью вытянуться на кровати. Элли улыбнулась и слегка толкнула меня в ответ.

В комнате был только один источник света, но он резал кровать, как лезвие, и когда Элли переползла через меня, лунный свет осветил каждый дюйм ее тела. Все, что у меня было от нее, — это украденные моменты, подобные этому, в темноте, а она заслуживала гораздо большего.

Она наклонилась надо мной, и мы снова поцеловались, атмосфера была приглушенной и мягкой, как будто время замедлилось до чего-то эластичного и податливого. Мои руки на ее спине, ее руки обхватили мое лицо, когда она двигалась маленькими кругами по мне, как будто я уже был внутри нее.

— Элли, Элли, — прошептал я.

Она выпрямилась, положив руки мне на грудь, и внезапно это показалось неправильным. Она казалась слишком далекой, и я перевернул нас.

На резком вдохе она подтянула ногу, плотно прижав колено к моему боку. Я крепко сжал ее бедро и, не сводя с нее глаз, вошел.

Ее подбородок дернулся вверх, и я мог сказать, что она сдерживала звуки. Но я хотел их. Хотел вобрать их в себя, как был в ней.

Мы двигались вместе, мягко и медленно, так медленно, что, когда пот выступил у меня на спине, а ее бедра начали беспокойно приподниматься напротив моих, я понял, что время медлительности прошло.

Все быстрее и быстрее, сильнее и сильнее.

Этого было недостаточно. Казалось, что никогда ничего не может быть достаточно.

Я обнял Элли так крепко, как только мог, едва не причинив боль, и она выдохнула мне в ухо, когда мы кончили вместе.

Я откатился в сторону, чтобы не раздавить ее, и Элли убрала волосы с лица заметно трясущимися руками. Закончил я за нее, снова заправляя белокурую прядь ей за ухо.

Она открыла рот, чтобы заговорить, но я наклонился вперед и заставил ее замолчать поцелуем. Без языка. Без зубов. Только мои губы на ее губах.

Затем я просунул руку ей под плечи и прижал к себе, вслепую потянувшись рукой, чтобы натянуть простыню на наши тела.

— Спи, — прошептал ей в лоб.

Больше не хотел задаваться вопросом, почему я делаю то, что делаю. Мне показалось правильным сказать ей это слово со всем скрытым за ним подтекстом. Мне показалось правильным, что она свернулась калачиком в моих объятиях и позволила своему бескостному телу расслабиться еще больше.

После минуты напряженного молчания, когда ее вопросы почти ощутимо повисли между нами, я почувствовал, как она расслабилась. Ее рука скользнула по моему животу, и она положила голову мне на грудь, дыхание, наконец, выровнялось.

Сон пришел ко мне гораздо позже, пока я наблюдал, как свет медленно отодвигается от кровати, оставляя нас в темноте.

Подходящая аналогия для того, что, как я знал, должен был сделать.

22

Элли

Первым признаком того, что я проснулась при необычных обстоятельствах, было то, что все пахло мужчиной. Очень мужественным мужчиной.

Как тот мужской запах, который заставляет тебя закрыть глаза, уткнуться носом в ближайшую ткань и вдыхать, как наркоман, которому только что сунули под нос свернутую долларовую купюру.

Естественно, именно это я и сделала.

С тех пор как проснулась с незнакомой подушкой в руках, я свернулась калачиком на ней и сделала самый блаженный, долгий, вызванный сексом вдох в моей жизни.

Люк.

От нее пахло Люком.

И поскольку в данный момент я была одна в его калифорнийской двуспальной кровати, я знала, что это было просто от того, что я была в его постели, в его комнате, в его доме.

Судя по яркости неба, я поняла, что он уже должен быть в клинике, вероятно, на массаже или у него хрустнули кости, которые… О, я потянулась и поморщилась.

Мне бы тоже не помешало немного этого.

Блаженная улыбка расплылась по моему лицу, потому что, черт возьми, эта ночь вошла в книгу рекордов.

Я знала, что мои слова делают меня очень, очень плохим владельцем, но если проигрыш в игре так влияет на человека, то у меня было бы ужасное искушение сказать ему, чтобы он чаще проигрывал.

Перевернувшись на спину, я провела рукой по лбу, чтобы убрать с лица спутанные, как птичье гнездо, волосы, и попыталась сделать то же самое со своими такими же спутанными мыслями.

Некоторые вещи я знала наверняка.

Первое — прошлой ночью что-то изменилось. Когда смотрела послематчевую пресс-конференцию, не выходя из своей гостиной, я увидела в его глазах момент, когда он осознал, что сказал обо мне. В этом не было ничего неуместного, ничего такого, что можно было бы превратить в уродливую или грязную историю, но я наблюдала за ним через призму нашего маленького…. соглашения.

Второе — теперь это соглашение разлетелось вдребезги на миллион крошечных кусочков. В ту секунду, когда Люк повел меня вверх по лестнице, мы перешли в новую категорию. Что? Ни хрена себе идея. Но это привело меня к пункту номер один.

Третье — я хотела большего, чем воскресные вечера. И была почти уверена, что Люк хотел того же. Он держал меня так, словно я была драгоценностью. Сделана из стекла. Чем-то, что нужно лелеять и о чем нужно заботиться. Трахал меня до бесчувствия, и в то же время нежно. Публично, перед журналистами, он говорил обо мне с уважением. С покровительством, от которого у меня заслезились глаза.

— Что здесь происходит? — спросила я пустую комнату.

Она не ответила.

Я снова перевернулась, изучая его личное пространство. Потолки, очень похожие на мои собственные, были остроконечными и белыми, с открытыми балками, тянущимися по всей длине и заканчивающимися массивной стеной окон. Окна выходили на озеро, как и мои, и, к счастью, были закрыты белыми занавесками.

Кровать стояла на простой железной раме и была покрыта светло-серым покрывалом. Дальнюю стену занимал пустой камин, а по обе стороны от кирпичной стены теплых тонов располагались открытые полки, уставленные книгами, какими-то старыми трофеями, несколькими фотографиями Фейт и пожилой пары, которая, должно быть, была его родителями.

Рядом с камином стояло коричневое кожаное клубное кресло с коротким торшером на толстой ножке прямо за ним, идеально подходящим для чтения.

По обе стороны кровати стояли тумбочки из темного красного дерева, с моей стороны пустая и слегка пыльная, его — с бутылкой с водой, шнуром для зарядки телефона и несколькими рассыпанными монетами. Дверные проемы на другой стене вели в ванную и, возможно, в гардеробную. Это было лаконично и просто, но не скучно.

Имею в