– Что сон без снов! Как сны вы объясните? Как не борьбу света и тьмы! Быть может, наяву вы сами снитесь – кому-нибудь… И от сумы да и тюрьмы зарекшись, крадете сон и прячете в кандей. Но шконку завернут. Вам все равно придется увидеть на свету почти и не людей – из ночи сотканных. И как остаток воли, за пазухой тепло и сна последний бред, что будто бы игра и вы кладете на кон…

– Так, так, – удовлетворенно сказал ДД. – Я говорил, что вы поэт, а вы еще и в тюрьме сидели?.. А не пойти ли нам далее, не достигнуть ли, наконец, реликтовой рощи?

– Сидел ли я?.. – ПП встрепенулся и тут же освоился. – Так мы же в ней и сидим, в реликтовой вашей роще! – он махнул рукой направо с таким видом, будто сотворить ее ему ничего не стоило.

ДД был поражен: сосна, под которой они сидели, была крайней в роще. ПП первым расположился к ней лицом и давно любовался ею, предоставив ДД лишь взгляд назад, на бесприютный берег.

– Ну и ну! Заговорили вы меня… Что ж, в путь!

– Давайте лучше пересядем. У нас еще есть. Вы будете смотреть на рощу, а я буду смотреть на вас.

Пересаживаясь, он еще раз пристально оценил содержимое бутылки, и лицо его выразило неудовлетворение; он стал рыться по карманам, будто у него могли завестись деньги от долгого сидения. ДД не принимал намека и не доставал сдачу, столь благородно ему возвращенную, – дал ПП выгрести из карманов все крошки…

– Вы ведь не курите? Я тоже. Но очень вдруг захотелось…

И он сосредоточенно занялся обогащением смеси, выщипывая и выдувая ненужные крошки.

– Газетки у вас тоже нет? Ну что ж, почитаем местную прессу.

И он стал разворачивать пробку – вышел неожиданно изрядный клочок газеты, который он внимательно пробежал глазами.

– На сгибах стерлась… – посетовал он. – Утрачена нить повествования… «Апраснуа Апсны Зантариа Академиа Анаук Ачырбао… Дальше стерлось… Русскими буквами, а не по-нашему написано.

– А я уж было подумал, что вы и абхазский знаете…

– Абхазский язык невозможно знать. Его одни абхазы знают.

– Такой трудный?

– Такой древний.

ПП выкроил подходящий кусочек и ловко, двумя пальцами свернул самокрутку.

– Ну, огонь я, пожалуй, трением добывать не буду. Придется идти купаться. На две дозы нам не хватит. Уж лучше тогда после.

Они поплавали.

– Между прочим, что я подумал, пока вы плавали… Что доработка пейзажа по линии красоты, возможно, происходила с участием человека.

– Не понял. (Слова доктора.)

– А что такое Рай, по-вашему? И для кого он был создан? Для Адама, прадеда нашего.

– Вы что, и в эти сказки верите?

– А во что мне еще верить? Что же вы не смотрите на рощу, в которую так стремились! Разве это не рай?

Посмотрим и мы. И не найдем слов. Шишкин, этот немец, спутал нам все сосны. Лежала тень. Стояла сосна. Меж корней последних береговых сосен тоненькой струйкой просыпался песок. В вершинах сосен застряло облачко. Северные, родные чувства переполнили душу ДД. Он ощутил себя чистым и молодым. Полным здоровья и сил, готовым к научному подвигу, да и вообще к будущему, которое почему-то именно эти древние реликты подтверждали. Не было в этих соснах никакой старости – одно лишь торжество трезвости. «Мама! – воскликнул про себя ДД. – Живу!»

– Так было до человека, – торжественно провозгласил ПП. – От сотворения мира, каких-нибудь семь тысяч лет назад; конечно, не эти деревья, но такие же. А эти – вполне могли видеть первых христиан.

ДД посмотрел на ПП сбоку, как очень большая курица. Такое же большое удивление выражал его профиль. Это как когда облако набегает, но еще не набежало на солнце, или наоборот: свет иронии, всегда оттенявший профиль ДД, затуманился облачком недоуменной веры: неужто… а может быть… а вдруг мы еще ранние христиане?.. а почему бы и нет?.. безумствуем как оглашенные… Повергли идолов – идолизировали Христа… повергли Христа – идолизировали человека… Пришла пора и себя повергнуть…

ПП бережно нес подобранную на берегу одну спичку.

Он отметил ногтем уже достаточно близко к донышку невидимую линию и строго глянул на ДД. ДД скромно отхлебнул. К последнему своему глотку ПП приготовился, как самурай к харакири. Он ловко чиркнул о кору сосны, затянулся, блаженно закатив глаза и подставив лицо солнцу. Затем сел по-турецки, установив бутыль промеж ног и нежно поглаживая ее, и стал потихоньку покачиваться, попивать микроскопическими глотками и затягиваться такими краткими затяжками, так же прикрыв глаза и тихонько, с удовольствием мурлыкая:

– Вы что, и в оккупации были? – насторожился ДД.

– В оккупации нет, а в плену был, – беспечно молвил ПП. – Да вы можете мне не верить, доктор…

И так же, не открывая глаз, он протянул ему самокрутку.

– Что это??

– Кайф, доктор. Нихт шпацирен… Скажите, доктор, какие механизмы регуляции численности популяции (хорошо я усваиваю, а?), кроме Гандона и Мальтуса, существуют у Хомо Сапиенса? Гомосексуализм?

– Хм. Любопытное соображение. В науке это рассматривается как атавизм программ сексуального обучения.

– Война?..

– И война. Все то, что и у других, плюс… Человеческий вид, можно сказать, только над одним и работает – над развитием этих механизмов. И у него и это не получается. Потому что он, видите ли, ПОКОРИЛ природу. Как ее можно покорить? Когда ты ее часть? Вот форма самоубийства. Рубить сук, на котором сидишь. Покоренная природа ответила ему тем, что отняла у него прежде всего естественные механизмы регуляции. Они, конечно, продолжают работать, но слабо. Без неумолимости закона. Перешли в состояние факторов. Очень помогали эпидемии, всяческий мор – чума, холера… Косили враз по пол-Европы. Тут наша доблестная медицина вмешалась. И, конечно, война. Но и она уже не справлялась, как ни развивай средства уничтожения. Тем временем срабатывали и другие факторы. Знаете ли, что автомобиль потихоньку-полегоньку, зато без передышки, передавил людей столько же, сколько обе мировые войны? А удобрения, а лекарства… Все наше «созидание» (ДД произнес это слово в очень толстых кавычках) стало куда более эффективной войною, чем война. Война как способ стала устаревать, что и выразилось в изобретении атомной бомбы. То есть неприменимого оружия. Оно похоронило войну. Война стала бессмысленной – в ней нельзя победить, ее нельзя закончить. Пока что по-настоящему работает только рост мегаполисов.

– А вы гуманист, доктор… – бросил на него удовлетворенный взгляд ПП.

– И… и… – ДД прямо задохся от смеха. – И… пацифист!

– Завидую вам, – сказал ПП, глядя на катающегося от приступа смеха ДД. – Какой вы словили кайф!

ДД замер, наклонясь и не падая.