—Вы хорошие девочки,— улыбается шумный и большой во всех смыслах Гена.— Живите на здоровье. Тем более, после беды такой!

Только хитро смотрит на меня и отзывает на пару слов.

—Их трое, вас трое, между домами только забор… точно не будет вечеринок?

—Не будет. В твоём доме точно не будет.

—Вот и ладно,— смеётся Гена и хлопает меня по плечу, едва не сломав его.— Что я, не понимаю? Дело молодое, важное. Живите и не ссорьтесь.

Закончив с оформлением и обсуждением мелочей, Гена садится в чёрный внедорожник, залихватски жмёт на клаксон и скрывается в осенней дымке.

Вечером мы, собрав нехитрые пожитки, перебираемся в наш новый дом, в который невозможно было не влюбиться с первого взгляда: его атмосферу, уют, даже запах. Не было шанса не выбрать его. Ни единого.

—Красота!— радуется Ивашкина и, раскинув руки, падает на широкий диван. Он под ней пружинит, Оля подпрыгивает и весело хихикает.

Даша возится на кухне, инспектирует шкафчики и комментирует каждый шаг:

—Ого, сколько кастрюль. И сковородки! Моя мамуля была бы в восторге.

Мама у Дашки — повар в маленьком пансионате семейного типа, и, если верить рассказам, это не просто профессия, а главная страсть и призвание.

Мама… только от одного этого слова больно. Всего четыре буквы, а как много значат.

—Эй, Яська, ты чего?— Ивашкина садится рядом, обнимает за плечи.— Что-то стряслось? Тебя Демид, что ли, обидел? Вы ж ездили куда-то…

Ивашкина тарахтит, закидывает меня вопросами, но я головой качаю.

—Нет, Оль, Демид не обижал меня.

—Тогда что?— Оля гладит меня по плечу, и это внезапно успокаивает.

Я не привыкла загружать других людей своими проблемами, но сейчас я в таком шатком состоянии, настолько разбита, что не могу держать всё в себе. Должна выплеснуть хотя бы часть, а иначе лопну от перенапряжения.

—Родители приезжали. Мы… поссорились. Сильно.

Ивашкина молчит, но в тишине этой мне слышится поддержка. Тонкие пальцы чуть сильнее сжимают плечо, и наконец Оля говорит:

—Ох уж эти родители, да? Вечно знают, как лучше. Постоянно вмешиваются и раздают советы.

—Это точно,— невесело улыбаюсь, а Оля продолжает:

—У меня отец очень трудный человек. Когда-то пил очень много, а после всё-таки взял себя в руки, уже восемь лет в завязке. Но, знаешь, я грешным делом иногда думаю, что пьяным он мне нравился больше.

Всегда весёлая и беззаботная Ивашкина открывается с новой стороны, и на месте романтической барышни, у которой на уме по большей части шмотки и романы о любви, появляется печальная девочка с грустными глазами.

Мне хочется обнять её в ответ, и я делаю это. К чему держать в себе порывы?

Так и сидим с минуту, обнявшись, но я всё-таки не могу удержаться от вопроса:

—Да ты что? Разве так бывает?

Оля вздыхает и нервным жестом переносицу трёт. Слова подбирает.

—Бывает, если человек был добрым и весёлым, а стал нервным и злым,— в голосе Ивашкиной грусть, а длинные ресницы подрагивают.— Не знаю, почему мать с ним до сих пор не развелась. Почему терпит придирки и моральное насилие? Зато, знаешь, какая она умная, если дело моей жизни касается?

С её губ срывается короткий смешок, и снова между нами тишина, и только Дашкины комментарии из кухни вносят оживление.

—Но он мой отец, и я всё равно люблю его,— разводит руками, мол, ничего с этим не поделаешь.— И он тоже, просто разучился это выражать. Ясь, я не знаю, что именно между вами произошло, да и не хочу лезть, но, может быть, они тоже любят тебя, только выражают это как-то неправильно?

—Когда-то мне казалось, что они у меня самые замечательные,— в носу щиплет, но я не даю волю слезам, не хочу страданий. Понять хочу, как дальше быть, а плакать не хочу.— А потом… потом что-то случилось, и они превратились в одержимых контролем манипуляторов. А может, всегда такими и были, просто я не замечала. Не знаю, Оль, это очень трудно.

—Ты справишься,— Ивашкина оставляет звонкий поцелуй на моей щеке и тихонько из стороны в сторону меня раскачивает, утешая.— Ты сильная малышка. А если нужна помощь, то мы-то с Дашкой рядом!

—Не знаю, о чём вы, но Дашка точно рядом,— Даша садится с другой стороны и тоже закидывает руку мне на плечо, и я оказываюсь зажатой между этих бесконечно милых дурочек.

—Знаете, что?— Ивашкина снова становится привычной, будто не готова была только что расплакаться.— Мне кажется, нам надо купить по ведру мороженого, напялить пижамы и до утра валяться на диване и смотреть дурацкие мелодрамы. А? Как вам идея? По мне это будет лучшее новоселье в истории!

—Ага, только у нас никаких пижам нет,— напоминаю, и Ивашкина мрачнеет, но тут же её глаза зажигаются хитростью и азартом.

—Который там час?

—Семь часов вечера,— сообщаю, глянув на экран мобильного.

Чёрт, опять от Никиты сообщение… нет, надо что-то с ним решать. Он же надеется! Это некрасиво с моей стороны, но со всеми этими проблемами и суетой меньше всего хочется ещё и с ним объяснений.

Прячу телефон в карман, а Ивашкина вскакивает с места и оживлённо руками размахивает.

—Значит так. Сейчас в одном крутом магазине распродажа. Скидки — бешеные! Потому берём ноги в руки и за обновками.

—Удивительное дело, но даже мне эта идея нравится,— ворчит Даша, но тут же расцветает улыбкой и яркими веснушками.— Айда в магазин! Нам нужны положительные эмоции.

Никогда в жизни я ещё так быстро не собиралась. Впрочем, что мне возиться, если из одежды только то, что Дашка захватила из нашей комнаты.

В торговом центре мы долго петляем по этажам, потому что Ивашкина напрочь забыла, где именно находится тот самый магазин с бешеными скидками, а в других одеваться не по карману. Но где-то через полчаса блужданий уже тащим охапки вешалок к примерочным.

Я выбираю новые джинсы, несколько рубашек, красивый шарф и трикотажное платье. Цены и правда смешные, а моих сбережений пока ещё достаточно на обновление гардероба. Я же молодец, я ведь копила.

О том, что нужно найти работу думаю всё настойчивее. Ставлю мысленную зарубку завтра же заняться этим вопросом, а пока мы, обвешанные пакетами, несёмся в супермаркет за вожделенным мороженым.

—Шоколадное хочу!— облизывается Ивашкина и тычет пальцем в одно из ведёрок под стеклом холодильного ларя.

Мы с Дашей выбираем карамельное, и уже через пять минут стоим на кассе, а я впервые за этот день улыбаюсь широко и искренне. Вся эта девчоночья чепуха, оказывается, очень бодрит, а ещё лишает всяких дурных мыслей. Хотя бы на время. Как укол хорошего успокоительного.